![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Что ж – ад лежит не в глубине земли –
& волосы мои запутаны в корнях деревьев,
& отличу едва я хруст шагов,
От звука желудей в полете, или звон
Лопаты, копающей могилу или
Чтоб отделить тюльпанов луковицы там.
И днём, и ночью существа без ног
или с избытком, то в ад, то из него идут.
Увы, со слабым зреньем, как у кротов.
И новостей от них не ждут верхнем мире.
Лишь говорят, что “громок” свет (фигуры речи
У них из звука происходят; слух их острый).
A мертвые мертвы, о чем давно известно,
Их эволюция, как у кротов – с потерей зренья.
Бродить снаружи могут – но лишь ночью –
И могут рассказать, была луна ли.
Подобно мотылькам, обмануты они
Манящим пламенем, то лампы, то свечи.
И возвращаются испуге & посасывая пальцы,
Счастливые, что грязь прохладна и сокрыта.
Они глупы & благодарны и ничего не помнят.
Я пыталась рассказывать им истории, но они не могут внимать.
Донимают тебя, как дети, ради ненужных деталей –
Какой длины были его ногти? Была ли на ней обувь?
Много ли ели на завтрак? Что такое снег?
А потом не обращают внимания на ответы.
Мой муж, скучающий от их лепета, ни слушает, ни говорит.
Но здесь нет пищи для пустой болтовни.
Погода всегда одна и та же. Ничего не происходит.
(Хотя порой я ощущаю деревья, качающиеся на месте
как печаль, сжимая грязь больными ногами.)
Здесь нечего есть, кроме сырой свеклы & репы.
Здесь нечего пить, кроме отфильтрованного грязью дождя.
Конечно, никто не голодает и не трудится, сколько бы их ни было –
(Мёртвые размножаются, как луковицы нарциссов
Без соитий и семени – все под землёй –
И ни одна раса не множится так. Хуже насекомых!)
Я скучаю и часто думаю о тебе.
Пожалуйста, пришли цветов. Я начинаю их забывать.
Если я рву их за корни, они теряют лепестки
И пахнут компостом. Хотя я пытаюсь описать
Их цвет и аромат, никто здесь мне не верит.
Они думают, что это то же самое, что грибы.
И всё ж, нет собаки не столь преданной, как мёртвые,
У которых нет ни жён, ни детей, ни жизни,
Никаких побуждений, скрытых или явных, для ослушания.
К тому же мой муж – добрый, добрый хозяин;
Он ничего не требует, совсем ничего –
Так осень сменяется зимой, зима – осенью,
А мы учимся праздности, трудному уроку.
Он не вполне понимает, зачем я пишу письма.
Он говорит, что ты их не получишь. Правда –
Бумага из перепревших листьев слипается, гниёт;
Чернил нет, кроме крови, а она темнеет, как листья.
Он нашёл пачку моих писем, а ведь я прятала её,
Думая, что он рассердится. Но он никогда не сердится.
Он коснулся руками моих рук, мои изрезанных бумагой
Пальцев, когда я цедила из них чернила.
Мои усилия напрасны, говорит он, и их не запрещает.
Оригинал:
https://lastyearsalmanac.wordpress.com/2010/02/22/persephone-writes-a-letter-to-her-mother-by-a-e-stallings/
& волосы мои запутаны в корнях деревьев,
& отличу едва я хруст шагов,
От звука желудей в полете, или звон
Лопаты, копающей могилу или
Чтоб отделить тюльпанов луковицы там.
И днём, и ночью существа без ног
или с избытком, то в ад, то из него идут.
Увы, со слабым зреньем, как у кротов.
И новостей от них не ждут верхнем мире.
Лишь говорят, что “громок” свет (фигуры речи
У них из звука происходят; слух их острый).
A мертвые мертвы, о чем давно известно,
Их эволюция, как у кротов – с потерей зренья.
Бродить снаружи могут – но лишь ночью –
И могут рассказать, была луна ли.
Подобно мотылькам, обмануты они
Манящим пламенем, то лампы, то свечи.
И возвращаются испуге & посасывая пальцы,
Счастливые, что грязь прохладна и сокрыта.
Они глупы & благодарны и ничего не помнят.
Я пыталась рассказывать им истории, но они не могут внимать.
Донимают тебя, как дети, ради ненужных деталей –
Какой длины были его ногти? Была ли на ней обувь?
Много ли ели на завтрак? Что такое снег?
А потом не обращают внимания на ответы.
Мой муж, скучающий от их лепета, ни слушает, ни говорит.
Но здесь нет пищи для пустой болтовни.
Погода всегда одна и та же. Ничего не происходит.
(Хотя порой я ощущаю деревья, качающиеся на месте
как печаль, сжимая грязь больными ногами.)
Здесь нечего есть, кроме сырой свеклы & репы.
Здесь нечего пить, кроме отфильтрованного грязью дождя.
Конечно, никто не голодает и не трудится, сколько бы их ни было –
(Мёртвые размножаются, как луковицы нарциссов
Без соитий и семени – все под землёй –
И ни одна раса не множится так. Хуже насекомых!)
Я скучаю и часто думаю о тебе.
Пожалуйста, пришли цветов. Я начинаю их забывать.
Если я рву их за корни, они теряют лепестки
И пахнут компостом. Хотя я пытаюсь описать
Их цвет и аромат, никто здесь мне не верит.
Они думают, что это то же самое, что грибы.
И всё ж, нет собаки не столь преданной, как мёртвые,
У которых нет ни жён, ни детей, ни жизни,
Никаких побуждений, скрытых или явных, для ослушания.
К тому же мой муж – добрый, добрый хозяин;
Он ничего не требует, совсем ничего –
Так осень сменяется зимой, зима – осенью,
А мы учимся праздности, трудному уроку.
Он не вполне понимает, зачем я пишу письма.
Он говорит, что ты их не получишь. Правда –
Бумага из перепревших листьев слипается, гниёт;
Чернил нет, кроме крови, а она темнеет, как листья.
Он нашёл пачку моих писем, а ведь я прятала её,
Думая, что он рассердится. Но он никогда не сердится.
Он коснулся руками моих рук, мои изрезанных бумагой
Пальцев, когда я цедила из них чернила.
Мои усилия напрасны, говорит он, и их не запрещает.
Оригинал:
https://lastyearsalmanac.wordpress.com/2010/02/22/persephone-writes-a-letter-to-her-mother-by-a-e-stallings/
