1
Женское тело, холмы его белые, белые бедра,
в преданности делу ты на весь мир похожа.
Тело мое невозделанное тебя взрыхляет
и из земли заставляет выпрыгнуть сына.
Я шел один, как в туннеле. Птицы меня бежали
и ночь во мне завершала великое вторжение.
Чтобы выжить, я выковал тебя, как оружие,
как стрелу в моем луке, как в моей праще камень.
Но наступает час мести, и я люблю тебя так же,
Тело из мха, из кожи, и молока, которое обжигает.
Ах, эти грудей сосуды! Ах, глаза в экстазе!
Ах, на лобке эти розы! Ах, твой тихий и грустный голос!
Тело моей любимой сохранит великодушно
Жажду мою, желание без предела, мой нерешительные тропы!
Темные русла, где остается вечная жажда,
и усталость осталась, а боль бесконечна.
2
Пламенем смертоносным свет тебя пеленает
Вбирает, бледный траур, так расположен
против сумерек древних спиралей,
что вокруг тебя кружит,
Друг мой, немо, одна
в одиночестве в этот час смерти
и сама полная огненной жизни,
истребленному дню явно наследуя.
Лучи солнца падают на твое темное платье.
Ночи этой великие корневища
из твоей души растут внезапно,
и то, что скрыто в тебе, выходит наружу.
так что этот бледно-голубой город
новорожденный вскормлен ими.
О великая и плодовитая и магнетическая рабыня,
которая явлена нам в золотом и черном
восстань, попытайся создать такое живое творение
чтоб цветы его увядали, и оно оставалось печальным.
3
Ах, эти просторы сосен, шум нелюдимого прибоя,
медленная игра огней, удар колокола одинокий,
сумерки в твоиx глаза, моя ветреница,
в тебе поет земля, раковина земная!
В тебе поют реки и душа моя в них истекает
как и когда ты захочешь и где ты захочешь.
Отметь мой путь под аркой твоей надежды
и я в безумии упоения выпущу стрел стаю.
Вкруг себя я вижу щедро отброшенный твой пояс тумана
и твое молчание беспокоит время мое гонимое,
и это ты с прозрачными каменными руками
где якорь бросают мои поцелуи и гнездится влажное желание.
Ах, твой таинственный голос, который любит краски и изгибы.
В сумраке, умирающем и гулком, как твои недра!
Так в часы значительные над полями я видел
Как изгибаются колосья в губах у ветра.
4
Это утро, уже полное бури
в самом сердце лета.
Облака плывут, как белые платки прощанья,
ветер трясет их странствующими руками.
Бесчисленное сердце ветра
Бьется над молчанием влюбленностей наших.
Разгуливает по деревьям ветер, оркестровый и чудесный,
как наша речь, полная войн и песен.
Ветер быстро опавшую листву уносит
и отводит птиц пульсирующие стрелы.
Ветер, который сбивает волны без пены
В субстанцию невесомую огней павших.
Их ломает, вбирая в себя все поцелуи.
Сражаясь у врат ветра этого лета.
5
Чтобы тебе меня слышать
слова мои эти иногда тончают
как следы чаек на ветреных пляжах.
Ожерелье, пьяная погремушка
для рук твоих, как винограда гроздья.
И смотрю я на слова свои издалека.
Твои они, чем мои больше.
Как плющ цепляются за старую боль мою
Вот так и лезут по мокрым стенам.
Ты виновата в этой игре кровавой.
Вот так и бегут из моего темного логова.
Ты ведь все заполняешь, ты все заполняешь.
До тебя они населяли одиночество, которое ты занимаешь,
и они более чем ты привыкли к моей печали.
Теперь я хочу, чтобы они сказали то, что я хочу высказать.
чтобы ты могла слышать их так, как я хочу, чтобы ты их услыхала.
Их прочь ветер тоски все еще обычно уносит.
До сих пор иногда сбивают их с ног мечты ураганы
в моем болезненном голосе ты слышишь голоса иные.
Крик древних уст, кровь древних молений.
Люби же меня, подруга. Не покидай. И следуй.
Следуй за мной, подруга, в этой волне печали.
Но эти слова мои смягчены твоей любовью.
Ты занимаешь все, ты все занимаешь.
Я делаю из них бесконечности ожерелье
для рук твоих белых, как винограда гроздья.
6
Я помню тебя такой, какой ты была осенью прошлой.
Ты была серым беретом и сердцем, влекущим к покою.
В твоих глазах билось сумерек неудержимое пламя
И листья падали в воду что была твоею душою.
Преданной рукам моим как виноградные лозы
Листья собрали твой медленный голос, зовущий к покою.
Костер изумления, в котором горела моя жажда,
Голубой гиацинт витал над моей душою.
Я чувствую, как твои взоры рассеяны и далеки как осень:
голос птицы, и сердце дома и берет серый,
куда мои тайные желания откочевали
рассыпались как угли мои счастливые поцелуи без меры.
Небо с корабля. Поле с холмов. Все эти иные дали.
Память твоя – о свете о дыме о водоеме зовущем к покою!
За твоими глазами сумерки пылали.
И кружились сухие осенние листья, втянутые твоей душою.
7
Склонившись после полудни, я бросаю печальные сети
В твои глаза, которые океану подобны.
Там тянется и горит в костре самом высоком
мое одиночество, которое учит мои руки, как претерпеть то.
Я оставляю красные знаки на глазах твоих далеких
этот запах моря на берегу где маяк зовет нас.
Ты же хранишь только тьму, мою, и твою, самки,
Иногда перед взглядом твоим всплывает берег страха.
Склонившись после полудни, я бросаю печальные сети
В море глаз твоих, которые океану подобны.
Ночные птицы уже клюют первые звезды
И они сверкают ликуя, как душа моя, когда тебя люблю я.
Скачет ночь по полям на призрачной кобыле
разбрасывая синие колосья по призрачным долинам.
8
Белой пчелой, жужжишь ты – и мёдом опьянена душа моя.
И тебя вращают неспешные лопасти дыма.
Я отчаялся, слово без отголоска,
тот, кто потерял всё, и тот, у кого всё было.
Последний швартов, в тебе скрипит моя тревога последняя.
В моей пустынной стране ты последняя роза чайная.
О молчание!
Закройте глаза бездонные. Там ведь ночь бьется.
Ах, как страшную статую обнажи свое тело моего чаяния.
В глазах бездонных, где ночь мерцает.
Из свежих цветов твои руки и колени как роза чайная.
Грудь твоя похожа на белых улиток.
И темная бабочка заснула на твоем лоне.
О молчание!
Вот одиночество, в котором ты не присутствуешь.
Дождит, и морской ветер охотится на бродячих чаек.
Вода шлепает босиком по улицам мокрым.
Листья дерева жалуются, как больные люди.
Белой пчелой отсутствия ты жужжишь в душе моей.
И возрождая во времени, все бесшумное и случайное.
О молчание!
9
Опьяненный терпентином и долгими поцелуями,
летом, парусником из роз я управляю,
галсами мчась навстречу смерти дня ослабевшего,
полагаясь на сплошное морском безумие.
Бледный и привязанный к воде все поглощающей
я вхожу в кисловатый запах воды открытой.
все еще в серые и горькие звуки облаченный,
и на печальном гребне неряшливой пены.
Иду, полный страстей, на волне уникальной,
лунное, солнечное, огненное и холодное, внезапно,
спит в горле того, кому посчастливилось видеть
белые, нежные острова, похожие на свежие бедра.
Мое облаченье из поцелуев трясется в ночи промозглой
полной безумными электрическими командами,
героически разделенными на сновидения
и розы дурманящие, которым я не противлюсь.
Вверх по течению, среди волн нездешних,
Несу на руках твое параллельное тело
как рыбу, к душе моей льнущей навечно
быстро и медленно с энергией поднебесной.
10
Мы все еще утрачиваем эти сумерки
Днем никто не видел нас со сложенными руками.
в то время как синяя ночь опускалась на землю.
Из своего окна я видел
праздник запада на холмах далеких.
Иногда как монета
Меж ладоней загорался кусочек солнца.
Я вспоминал тебя душой стесненной
Печалясь о том, что ты меня познала.
Так где была ты?
Меж какими генами?
Какие слова говорила?
Почему любовь моя не приходит сразу
Когда мне грустно, и я чувствую, что ты далеко?
Книга упала, которую всегда я читаю в сумерках,
и, как раненая собака, плащ у моих ног свернулся.
Ты всегда, всегда уходишь после обеда
Туда, где сгущаясь уходят сумерки, статуи ластиком стирая.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
