alsit25

Едва терпимо, живу на краю
В нашем технологическом обществе нас всегда нужно было спасать
На грани разрушения, как героинь «Орландо Фуриозо»
Прежде чем приходило время начать все сначала.
В кустах раздавался гром, шорох извивов,
И Анжелика на картине Энгра обращала внимание
На красочного, но маленького монстра возле пальца ее ноги, словно размышляя, не забыть ли все это, что
В конце концов, может оказаться не единственным решением.
И потом всегда наступало время, когда
Счастливый Хулиган в ржавом зеленом автомобиле
Являлся пропахать трассу, просто чтобы убедиться, что всё в порядке,
Только к тому времени мы уже были в другой главе и запутались
В том, как получить эту последнюю информацию.
Была ли это информация? Разве мы не предпочли бы разыграть ее
Для чужой выгоды, мысли в уме
Имеют достаточно места и для наших маленьких проблем (так им начинает казаться),
Наши ежедневных затруднений по поводу еды, аренды и счетов, которые нужно оплатить?
Чтобы свести все это к небольшому варианту,
Выйти наконец на свободу, крошечную на гигантское плато –
Это была наша амбиция: быть маленькими, чистыми и свободными.
Увы, летняя энергия быстро угасает,
Мгновение и она исчезло.  И больше мы
Не можем принять необходимые меры, какими бы простыми они ни были.
Наша звезда, возможно, была ярче, когда в ней была вода.
Теперь даже об этом не может быть и речи, а только
Держаться за твердую землю, чтобы не быть сброшенным,
Случайным сном видением: летит малиновка
Верхний угол окна, ты убираешь волосы
И не видно, а то рана мелькнет
На фоне милых лиц остальных что-то вроде:
Это то, что вы хотели услышать, так почему
Вы не думали послушать что-нибудь еще? Мы все болтуны
Это правда, но за этими разговорами скрывается
Движущийся и не желающий, чтобы его двигали, свободный
То есть неопрятный и простой, как гумно..

Это были некоторые опасности курса,
И хотя мы знали, что этот курс – это опасности и ничего больше
Это все еще было шоком, когда почти четверть века спустя
Ясность правил осенила вас впервые.
Они были игроками, а мы, у которых были проблемы в игре
Были просто зрителями, хотя и подвержены его превратностям.
И, наконец, выйдя с ним из заплаканного стадиона, неся его на плечах.
Ночь за ночью этот  курс возвращается, повторяется.
В мерцающих лампочках неба, поднятого вне нас, отнятого у  нас,
Но нашего снова и снова до конца, который является прошлой истиной,
Суть наших приговоров в климате, который их породил,
Не для того, чтобы владеть нами, как книга, а для того, чтобы быть с нами, а иногда
Быть без, одиноко и отчаясь.
Но фантазия делает его нашим, своего рода сидением между двух стульев
Возведенным на уровень эстетического идеала. Это были мгновения, годы,
Слившиеся с действительностью, лицами, со значительными событиями, поцелуями, героическими поступками,
Но как дружеское начало геометрической прогрессии
Не слишком обнадеживающе, как будто смысл когда-нибудь можно будет отбросить.
Когда он разрастется. Лучше, ты сказал, оставаться съежившимся
Вот как на первых уроках, поскольку обещание обучения
Это заблуждение, и я согласился, добавив, что
Завтрашний день изменит смысл того, что уже было изучено,
Что процесс обучения расширяется таким образом, что с этой точки зрения
Никто из нас никогда не заканчивал университет,
Ибо время суть эмульсия, и, наверное, не думать о взрослении
Для нас это самая умная зрелость, во всяком случае сейчас.
И видишь, мы оба были правы, хотя ничего
Как-то ни к чему не привело; олицетворения
Того как мы соблюдаем правила и живем
По всему дому сделали из нас – ну, в некотором смысле, «добрых граждан»,
Чистка зубов и все такое, и наука принимать
Благотворительность трудных моментов, когда они выдаются скупо,
Ибо это действие, это неуверенность, это небрежная
Готовка, посев семена извращенно в борозду,
Готовясь забыть и всегда возвращаться
К началу пути, в тот день давным-давно.

Оригинал:

https://www.poetryfoundation.org/poems/47765/soonest– mended

На всякий случай я обрызгал тебя струей
зная что это не то что надо, что пройдет
когда выйдем из дома, и это выглядело хорошо.
Почему бы тебе не пожелать более свежего
мировоззрения, чтобы продержаться долгие годы?
Смотри, твой дом, бывшая человеческая энергетическая постройка,
Разбился вместе с нами на пару дней в мае
и конечно же, полярный побег
вызвал несколько более простых стихов,
что думаю было хорошо. По меньшей мере
некоторые из них расслабились, и Пароход Билл* в том числе.

Он ничего не пил.
Одно дело
быть готовым к их вызову, совсем другое принять его.
И если бы я мог посоветовать, то вот так:
Посмеяться над бальзамом, а потом страдать от летаргии
облучать его мелководье в новой упаковке
в которой преуспели наши враги. Они должны знать.

Близнецы Золотой Пыли** никогда не переставали умолять Хузеров***
обозначить тропу. Там Шекспира не ночевало.
Через окно, Казанова.
Не смог заснуть из-за глупого инцидента
тех дней, сжимая замерзшие ноги Линкольна.



*Пароход Билл – популярная песня в 1910 году.
** «Близнецы Золотой Пыли»  торговая марка стирального порошка.
***Хузеры –прозвище жителей штата Индиана

Оригинал:

https://www.poetryfoundation.org/poetrymagazine/poems/57376/bunch-of-stuff

Сколько еще я смогу обитать в божественной гробнице
      Жизни, моя великая любовь? Дельфины ныряют на дно
      Чтобы найти свет? Или это скала
      В поисках? Безжалостно? Хм. И если однажды

Люди с оранжевыми лопатами приходят, чтобы открыть скалу
       В который я заключен, то как насчет света, который проникает туда тогда?
       А как же запах света?
       А как же мох?

Во времена пилигримов он ранил меня
        С тех пор я только лгу
        Мое ложе света суть печь, которая душит меня
        Адом (иногда я слышу, как капает соленая вода).

Я серьезно - потому что я один из немногих
         Кто смог затаить дыхание под домом. Я буду торговать
         Один красный леденец за два синих. Я
         Назовусь Том. И

Свет отражается от мшистых скал сюда вниз
        В этом ущелье (опрятная вилла! Где
        Когда он имел бы он не имел бы ее
        Он шутит там где бирючины резь

Благоухающей в пустых комнатах жаркими ночами весны
        Запахом спермы, смытой в унитаз
         В жаркие летние дни когда море в виду.
         Если бы вы знали профессор читает почему

Своим друзьям: пей за меня только с
         И читатель уже унесен
         Тенью огромной в глубинах вод.
         И там за штурвалом стоит

Мальчик, срывая с себя лоб.
        Голова девчонки его зеленый мешок
        Стеблей нарцисса. « ОК твоя взяла
        У аптеки Кохена встретимся все равно

Через 22 минуты.» Что за чудо древний человек!
        Под корнями тюльпанов он сообразил как стать религиозным животным
        Он станет математиком. Но где в неудобных небесах
        Он найдет тепло, что поможет ему расти?
      
Ибо ему необходимо нечто или так и останется карликом,
       Хотя совершенным, и обладая нормального размера мозгом
       Но должен быть от всего освобожден гигантами
       И как растение постарев поймет, что деревом ему не стать,

И всегда его будет преследовать пчела
       И он всегда культивирует глупые образы
       Чтобы не стать частью грязи. Грязь
       Громоздится как море. И мы говорим прощай

Пожимаем руки в виду падающих волн
        Это придает нашим словам малолюдность и эти слабые руки кажутся нашими –
        Руки то что все это пишут
        На зеркалах, для людей чтобы увидели позднее -
  
Ты хочешь, чтобы они поливали
       Растение, безжизненно обрывали его средь заменимых ив –
       Подносили еду ко рту, касались гениталий –
       Но без сомнения, ты понял

Все кончено, и я дурак. Все что мне остается
     Это стать лучше и понять тебя так
       Как человека в размер стула. Сапоги
       Были слышны на этаже выше. Свет в саду был еще пурпурный

    Но то что жужжало в нем чуть изменилось
         Но не на всегда… но бросая тень
         На подпорки, и оглядываясь ища выхода в воздухе, было
Все еще, как если бы никогда не отказывалось существовать иначе. Парни
          Во дворе приделали ремень, которым он сотворил

Звезды
         Выкрасили гараж алым и черным
         Он не тот человек
         Который может прочесть эти знаки…его скелет остается…

И даже отказавшись жить
        В мире и шипение возместив
        Всего существующего около нас
        Как ты, любовь моя, и свет.

Что покорность как не воздух вокруг нас
          Для дома? Куда люди из Казначейства пришли
          Сразу как тротуар
          Твой дом прибрал? (Латынь…цветок…)

После чего ты повела меня к водам
          И потребовала испить, что я и сделал, в долгу перед добротой твоей.
          Ты не позволяла мне отлучится два дня и три ночи,
          Принося мне книги, увитые диким тимьяном и пахнущие дикими травами

Словно чтение интересовало меня, ты…
           Теперь ты смеешься.
            Мрак прерывает мой рассказ
            Включи свет.

В то же время чти мне делать?
           Я подрастаю снова, в школе, скоро будет кризис.
           А ты скручиваешь мрак пальцами, ты
           Кто чуть старше…

Да кто ты на самом деле?
          И это цвет песка,
          Мрак, когда он сочится из твоей руки
          Потому что ничего не значит.

Ива и песок: Лодка
         Вытащенная на берег? Блуждаю ли я,
         Стратегически, и в этом свете
         Долгой гробницы, спрятавшей свет, и прячущей меня.

Ороигинал:
   
https://ashberyhouse.yale.edu/how-much-longer-will-i-be-able-inhabit-divine-sepulcher

«Хуже, чем подсолнух», говаривала она.
Но новое измерение истины только недавно
Свалилось на нас. Теперь оно должно быть проклято.
И в бродячей тени ее нафталиновая истина съедена.
На холоде, нравится, не нравится, поглощают банальность.
Утомлённые домохозяйки породили ее давным-давно.
Кусочек истины словно мед на устах
Тоже на миллион миль от того чтобы заполнить подобающее ей место.
И видишь, как мед крошит твою вселенную
Которая кажется творением – сколько стен?

Тогда все, верит она, должно затонуть
И скоро. И жизни не было, если можно дожить ее до ее конца.
И никакая позиция тебя в конце не спасет.
Монашеский и легкомысленный обречены одинаково на
вместительные когти смерти
Но слушай, пока говорю тебе об обоях –
Ключ находился в том дубовом лесу
Но печальный. Ещё с детства там
Было особое значение для всего.
Ты смеешься на шутку друга, но запоздало, в слезах.
Ибо туфли жмут даже если совершенно по ноге.
Яблоки были созданы чтобы их собирали, как и весь сонм
болезней и бед мира.
Нет времени иного подобного настоящему чтобы ввести нас в искушение.
Когда урожай на носу и звери прячутся на зиму,
Стояние у непостижимого окна, возделывая пустыни
солеными слезами никогда ни приведёт ни к добру, ни ко злу.
Моя дражайшая, я галеон на соленных волнах.
Умасти мою голову забвением вокруг меня.

Ибо однажды эти замыслы вернутся.
Похоронный вояж по морю, усыпанному льдом закончен.
Просыпаешься забывчивым. Уже
Свет дневной трясет тебя во дворе.
Руки остаются пустыми. Люди сооружают ивовую корзину
Прямо сейчас, а напротив солнечная темнота снова захватывает крышу
В бурной деятельности. Ты никогда не смотрела под таким углом
И это будет тебе наградой.

Тонкий пар избегает всего что производит жизнь.
Ночь холодна и нежна и полна ангелов
Сбивающих все живущее. Фабрики залиты светом.
Колокол никто не слышит.
Мы наконец вместе, хотя далеко друг от друга.

Оригинал:

https://minsytest3.blogspot.com/2004/01/ecclesiast-john-ashbery.html

Века проходили медленно, словно с грузом сена,
Как цветы декламирующие свои стихи
И щука шевелилась на дне пруда.
Самописка была слишком холодна для касания,
Лестницу подметали снизу
По фрагментам венков, сдерживая меланхолию
Уже очищенную в буквах алфавита.

Удобное время для зимы, ее спряденными из сахара
Дворцами и также озабоченными морщинами
У рта, розовых пятен на лбу и щеках,
Цвет который однажды назвали «пеплом роз».
Как же много гадюк и ящериц сбрасывали кожу
Во время подобное этому,
Погружаясь в песок пока он крутился навстречу
Заключению. Все это хорошо работало раньше и теперь,
Просто все развалилось прямо в руках
Когда провозгласили перемены, острые
Как крючок в пасти рыбы, и декоративные слезы потекли
Мимо нас в бассейн называемый бесконечность.

И все бесплатно, врата
Оставили открытыми намеренно.
Не следуй за нами, все твое чтобы то ни было.
И в какой–то комнате кто–то изучает твою юность,
Находит ее сухой и впалой, пористой на ощупь.
О держи меня при себе, пока улицы
Не объемлют нас обоих, соединят, пока
Птицеловы не отложат свои веточки,
Рыбаки не поволокутся в своих скользких пустых неводах
И другие не станут частью огромной толпы
Вокруг этого костра, ситуации
Которая означает нас нами, и плач
В листве сохранен, последние серебреные капли.

*Ветивер — вечнозеленое злаковое растение из Индии

Оригинал:
https://www.poetryfoundation.org/poems/47772/vetiver

Как раз когда я решил, что в моей голове
нет места для еще одной мысли, мне пришла туда великая идея –
назовем ее философией жизни, если хотите. Вкратце,
это связано с тем, как живут философы,
учитывая свод их принципов. Хорошо, но каких?
Тут - то самое трудное, признаюсь. Но чем - то вроде
темного предчувствия, на что это похоже, я обладал.
Все от поедания дыни или хождения в туалет
или просто стояния пару минут на платформе метро
выпало из памяти, или беспокойство о тропических лесах,
могло быть затронутым, или, точнее, согнуто
этим новым мышлением. Я не стал бы поучать
детей или заботиться о них и стариках, исключая
общие места, предписанные часовым механизмом Вселенной.
Взамен я, спустя рукава, позволил вещам быть тем, чем они есть,
когда впрыскивал в них сыворотку новой морали
и думал, во что вляпался, как чужак,
нечаянно облокотившийся на книжный шкаф, который сдвигается,
открывая головокружительную лестницу с зеленой подсветкой
где-то внизу, и он автоматически ступает на нее,
а шкаф становится на место, как обычно в таких случаях.
Пришельца сразу охватывает аромат – нет, не шафрана, не лаванды,
но что – то между. Он думает о подстилке, как Бостонский
терьер его дядюшки, когда лежит, наблюдая за ним
загадочно, острые уши опущены. И тогда
охватывает восторг. Но не возникает ни одной идеи. Достаточно
чтобы стошнило от мыслей, но потом вспоминаешь нечто, что Уильям Джеймс
описал в какой – то книге, которую никто не читал – и это было прекрасно, совершенно,
пыль жизни покрыла ее, случайно конечно, но все еще ища свидетельства отпечатков пальцев. Кто-то осилил ее
даже раньше, чем она была создана, но мысли там были только и только его.
Как хорошо летом посетить морской берег.
Можно пойти то туда, то сюда.
Роща оперившихся тополей приглашает путника. Рядом
общественные туалеты, где пилигримы выцарапали
свои имена и адреса, и, возможно, послания тоже,
послания миру, пока они сидели
и думали, что сделают после того
как вымоют руки над раковиной и до того как выйдут
наружу снова. Они были загнаны туда принципами.
Но были ли их слова философией, да еще непереваренной?
Признаюсь, что не могу двигаться дальше с этим ходом мыслей –
Что - то останавливает. Нечто, для чего
я слишком ничтожен, чтобы понять. Или просто я откровенно испуган,
но что плохого с моими прежними действиями?
Возможно, мне удастся найти компромисс – я позволю
вещам быть тем, чем они являются, или около того. Осенью
я закручу банки с консервантом, спасаясь от морозов и тщеты,
это будет по - человечески, и мудро в той же степени,
меня не смутят идиотские замечания друзей
или даже мои собственные, хотя, конечно, это трудней всего,
как в переполненном театре, если вы что-то сказали, раздражив зрителя в ряду перед вами, которому вообще не нравится идея
что около него разговаривают. Ну и что, ему
придется дуть оттуда, чтобы охотники могли над ним посмеяться.
Но это дорога в два конца, как известно. Невозможно
заботиться о других и заниматься собой
одновременно. Это оскорбительно, и почти то же самое,
как прийти на свадьбу двух людей, которых не знаешь.
И все же, какое наслаждение заполнять щели между идеями.
Для того они и созданы! Сейчас я хочу выйти куда - нибудь
и получать удовольствия, и да, наслаждайтесь своей философией жизни тоже.
Это не случается каждый день. Осторожно! Но есть одна великая…

Оригинал:

https://www.poemhunter.com/poem/my-philosophy-of-life/

Когда Эдуард Рабан вышел из парадного, он увидел, что идет дождь. Правда, не сильный.
Ф. Кафка "Свадебные приготовления в деревне" (Перевод Райт- Ковалевой).

Интересная концепция – видеть, словно отраженный в текущих окнах, взгляд других
В своих глазах. Результат их учтивых оттисков само - анализа перекрытого твоим
Призрачно прозрачным лицом. Ты в оборочках
Какой-то далекой, но не слишком эры, косметика,
Обувь по струнке, всплывая (как долго ты всплывал, как долго я тоже, в сущности)
Как джин в бутылке на поверхность, но недостижимую,
Никогда не пронзая ее в непреходящее настоящее
Которое тоже что- то мнит, в сущности.
И что суть гносеологический мгновенный снимок
Процесса, впервые упомянувшего твое имя за коктейлем
Давным -давно, и кто -то ( не тот к кому обращались)
Подслушал его и носил его везде в кошельке
Годами, пока кошелек не размяк и векселя
Не стали впадать и выпадать. Мне очень нужна эта информация,

Но не могу получить, и это меня злит.
Мне бы использовать злость и возвести мост, как тот
Авиньонский, на котором можно танцевать ради чувства
Танца на мосту. И я разгляжу, наконец, все мое лицо
Отраженное не в воде, но в истоптанном камне моста.

Мне следует держаться самого себя.
Мне следует не повторять чужих комментариев о себе.

Оригинал:

https://www.poetryfoundation.org/poems/57193/wet-casements

1

Исследования показали, что баллады писались всем обществом,
сотрудниками. Они не просто случились. Не было допущений.
Люди тогда знали, чего хотят и как это заполучить.
Мы видим результат в таких непохожих трудах, как «Виндзорский лес» и «Женщина из Ашерс –Велл».

Сотрудниками. Они не просто случились. Не было допущений.
Рога эльфийской страны пронеслись мимо и за секунды
мы видим результат в таких непохожих трудах, как « Виндзорский лес» и «Женщина из Ашерс –Велл»
или, говоря более современно – в финале скрипичного концерта Сибелиуса.

Рога эльфийской страны пронеслись мимо и за секунды
мир, нам известный, погрузился в деменцию, утверждая повествовательное passe,
или в финале скрипичного концерта Сибелиуса.
Нечего беспокоиться, многие прикладывают руку, дабы облегчить труды снова.

Мир, нам известный, погрузился в деменцию,
утверждая повествовательное passe.
В любом случае правила давно устарели.
Нечего беспокоиться, многие прикладывают руку, дабы облегчить труды снова,
так что мы не выходим из комнаты. Путь был всего лишь еще одним приключением.



2

В любом случае правила давно устарели.
Люди рядом с самими собой в экстазе
так что мы не выходим из комнаты. Путь был всего лишь еще одним приключением
и решение проблематично, в любом случае откладывается на будущее.

Люди рядом с самими собой в экстазе,
но никто не оспаривает источник такой коллективной эйфории,
и решение проблематично, в любом случае откладывается на будущее.
Саксофон плачет, бокал с мартини пуст.

Но никто не оспаривает источник такой коллективной эйфории.
В трудные времена человек обращается к шаману или жрецу за утешением и советом.
Саксофон плачет, бокал с мартини пуст,
и ночь как черный лебяжий пух садится на город.

В трудные времена человек обращается к шаману или жрецу за утешением и советом.
Теперь только готовый обречен смерти, как награде,
и ночь как черный лебяжий пух садится на город
Если мы попытаемся уйти, поможет ли нам нагая плоть?

3

Но только готовый обречен смерти, как награде.
Дети крутят хула- хупы, воображая дверь на улицу.
Если мы попытаемся уйти, поможет ли нам нагая плоть?
А что с древними тревогами полегче? Что с рекой?

Дети крутят хула- хупы, воображая дверь на улицу,
когда мы думаем о том, как много можем с собой унести.
А что с древними тревогами полегче? Что с рекой?
Все бегемоты прошли гуськом чрез лабиринт времен.

Когда мы думаем о том, как много можем с собой унести.
То чудо не большое, эти домоседы у незажжённого огня.
Все бегемоты прошли гуськом чрез лабиринт времен.
И остается прийти к согласию с нашим простым людом.

То чудо не большое, эти домоседы у незажжённого огня.
Их выбор был, в конце концов, который нас подвиг на подвиги воображенья.
И остается прийти к согласию с нашим простым людом.
И тем от будущих заложников нам время оградить.

4

Их выбор был, в конце концов, который нас подвиг на подвиги воображенья.
И вот, молча, как человек всходит на ступеньку, мы выходим из комнаты.
И тем от будущих заложников нам время оградить,
Чтобы выйти из тупика, куда давно попала история.

И вот, молча как человек всходит на ступеньку, мы выходим из комнаты
Но там пространство закрыто, скрыто. Должно быть, мы совершили страшную ошибку.
Чтобы выйти из тупика, куда давно попала история.
Должно ли нам пробиваться дальше, в извращение?

Но там пространство закрыто, скрыто. Должно быть, мы совершили страшную ошибку.
Ты осушаешь чело розой, вверяясь попечению ее шипов.
Должно ли нам пробиваться дальше, в извращение?
Только ночь знает наверняка. Она может хранить секреты.

Ты осушаешь чело розой, вверяясь попечению ее шипов.
Исследования показали, что баллады писались всем обществом.
Только ночь знает наверняка. Она может хранить секреты.
Люди тогда знали, чего хотят и как это заполучить.


Оригинал:

https://www.poetryfoundation.org/poems/52162/hotel-lautreamont