alsit25 | Entries tagged with спендер

С рыжими волосами, начесанными на огненно-оранжевое лицо,
Синяя рубашка, красный шарф на шее,
Синие джинсы, русские сапоги из мягкой кожи.
Обвязанный лентами, он их завязывает и развязывает, когда
Его ноги не расставлены опираясь на два стола –

Зевая, он читает с усилием. Речь идет о
безумном Икаре, который всегда падает в
лабиринт.
         Он говорит
У него только одна тема – смерть – он не знает почему
И, сказав это, откидывается назад, почесывая затылок.
Как кучер у Диккенса.
                                     Извиняется –
За плохие стихи – он не поэт – он молодой художник Рисует – лепит – должен закончить работу быстро
Или теряет в нее веру
                                     Во всяком случае, он думает что
Искусство закончено.
                                     Остаётся только одно –
Сходить на бойню и принести
Кровоточащее что-то или что-то вроде бычьего хвоста, сердца,
Бычьи яйца, а лучше яиц – пару легких,
И поместить их на выставке в колледже,
На столе или повесить на стене
Или, если они этого не позволят, просто
Во дворе.
                      (Кто-то предлагает,
Чтобы он положил их в полиэтиленовом пакете. Он это высмеивает.)

Идея в том, что это произведет небольшую сенсацию...
Шок, негодование, восхищение. Он ставит на то
Что какой-то студент будет стоять и смотреть на них
Часами напролет и находить их красивыми
Точно таким же, как он находит свет за пределами галереи
На свалке автомобилей, например,
Красивее, чем закаты, заключённые в раму.
Это все, что мы можем сделать сейчас. Направить людей обратно
К реальности
– к вонючему трупу.

Оригинал:

https://www.nybooks.com/articles/1974/12/12/auden– at– milwaukee/

Нашей целью было пройти по снегу.
Развернувшись к непостижимому Северу,
Как железо к компасу. Как клерки в банках
перьями когтей птиц к девственной бумаге
к снегу мы добавили следы.
Обширная белизна утопила
Все ощущения пространства. Мы прошли через
Неподвижные, яркие дни, Время остановилось.
То были весна и осень. Затем ударило лето
Водой над скалами и полмира
Стало кораблем с глубоким килем, грохот
И айсберги с птичками на них.
Щебечущая пуночка, каменка гренландская
Красногорлые гагары; представьте бабочек
Sulphurous мутно-желтых; величие пчел,
Сосущих камнеломку, воронику
Чернику, клюкву, Pyrola Uniflora.
Наступила зима в замерзшей хижине
В середине тепло, но решишь заснуть
Головой к стене – лед склеивает волосы.
Ненавижу громкое дыхание Калвера, презираю
Уловки Фримена при стирке; люблю собак,
Ноющих при ранах и царапинах. Инструкции
Как они лучше бегают (в коротких поездках) с сукой.
В этом их отличие от нас.

Вернись, вернись, предупреждал ты. Мы вернулись
Сеть железных дорог, деньги, слова, слова, слова.
Еда, газеты, обмены мнениями, дебаты,
Кино, телефон; самое худшее – это Брак.
Мы не можем спать. Ночью мы сторожим
Ясную речь сквозь мутную паранойю.
Эти вопросы суть белые разломы. Лед
Нашего гнева преобразился? Сырые, неподвижные
Небеса, это был голод духа?
Постоянный под гипнозом марш по снегу,
Павшие ночи абсолютного вымирания,
Это ли полное изобретение воли,
Ее замороженная уловка? Неужели
Это в нас здесь как безумие, как холод
В это лето, цивилизованные пласты; Север ли
Там, осязаемое настоящее безумие
Блестящая простота, без городов,
Но с медведями и рыбами, пристальный взгляд,
Новый и особенный пол?

Оригинал:

https://www.babelmatrix.org/works/en/Spender%2C_Stephen– 1909/Polar_Exploration

Обедал с Оденом. Он провел в Милуоки
Три дня, беседуя со студентами.
«Они полюбили меня. Они были очарованы». Его лицо освещало сцену.
Я видел там фотографию его, втиснутого в
Одежду из саквояжной ткани и в домашние тапочки
Только его лицо, живое, одно над ними.
Должно быть, он пробрался в комнату
Как предмет, приз, подарок, знающий себе цену,
Измеряя свою ценность для них на весах,
Слово, взвешенное за словом, поглощенное собственным голосом.
Он знает, что они молоды и, еще лучше, что он стар.
Он в шутку отделяется от них.
Они любят его за это. Это потому, что они чувствуют,
Что он никому не принадлежит, но отдается всем.
Они видят в нем объект, артефакт, в то время
Он пахал наперекосяк всеми этими строчками, и непрозрачен
Но внутри него есть ядро, которое просто блистает.
Они окружают его не отрывая глаз
Они видят высеченную нежность.

Оригинал:

https://www.nybooks.com/articles/1974/12/12/auden-at-milwaukee/

Я постоянно думаю о тех, кто был велик.
Кто помнил отродясь Историю души
Еще в туннелях света, и где, как солнце, каждый час,
Поющих бесконечно. И чья обаятельная амбиция
Была на их устах, все еще касавшихся пламени,
И могли поведать о Духе, с головы до ног окутанном в песне.
И кто срывал с веток Весны
Желания, осыпавшие их тела как лепестки.

Что прелестно, то не забвение
Первичного наслаждения кровью из вечных источников,
Бегущих в скалах в мирах до нашей земли.
Никогда не отвергай ни услад в простом утреннем свете,
Ни мрачным вечером требований любви,
Не позволяй утихнуть движению
С его шумом и туманом, расцветом духа.

Когда снег близок, когда солнце близко в полях высоких,
Взгляни, как эти имена празднуются колеблющимися травами
И вымпелами белых облаков,
И шепотом ветра во внимающих небесах,
Тех, кто носил в сердцах саму суть огня.
Рожденные солнцем, они не долго направлялись к солнцу
И оставили пылкое пространство, подписанное их честью.

Оригинал:

https://www.poetryfoundation.org/poems/54715/the-truly-great

Родители уберегали меня от грубых детей,
Кидавшихся словами, как камнями, оборванцев.
Их ляжки были видны, когда они бежали куда-то
И взбирались на утесы, и бросались в ручьи.

Тигра страшней были их железные мускулы,
Их дерганые руки и колени на моих руках.
Я боялся грубого помола соли тех детей,
Копирующих за спиной мою шепелявость.

Они были гибки, прыгали за заборами,
Как собаки, лающие на мой мир. Кидались грязью,
Когда я отворачивался, притворяясь, что улыбаюсь.
Я желал простить их, но они никогда не смеялись.

Оригинал:

https://www.poetryfoundation.org/poems/92216/my-parents

Его я вижу вечно густобровым,
Огромным, со склонённой головой,
Он бороздит ландшафт. Его лицо
Висящей маски, маски смерти
Искажено, смущая свет дневной.

Я вижу кулаки, и чучело пальто.
Свет бьет в глазницу, там, где было око.
И зверь готовится к прыжку во рту,
Отверстии трубы органной этой,
Где плача, ветр поет, томясь жестоко.

Проходит он пред взором, как корабль.
Коль он не сталь, то кто? Громады
Воды морской пространство бороздят.
Он скрыт, замаскирован, вне Бытия.
Жизнь, как фонтан - он видит лишь каскады.

И в этой голове кривится туча,
Как в ракушке ревущая волна,
И листья шелестят; с дождем свитой
В нем восстает Апрель и удушает грудь
Взбираясь в мозг мучительней тропой.

Потом уходят барабаны, возникает Даль:
Вершины облаков пусты, и Некто, вечен
Туманят горизонты, словно ладан, твердь.
Мир, мир... Расколот череп и приходит сон -
Солнце, Трубач, пятная наши свечи,

https://books.google.com/books?id=HEhPBwAAQBAJ&pg=PR9&lpg=PR9&dq=Beethoven's+Death+Mask+spender&source=bl&ots=GZPEk7W6bd&sig=5iRe8Jx-L_Uv5LKlkRk9TgZVgdI&hl=en&sa=X&ved=0CCIQ6AEwAWoVChMIs_jijp_PxwIVRCqICh2dagTz#v=onepage&q=Beethoven's%20Death%20Mask%20spender&f=false

«Я» никогда не станет великим.
Это великое «Я» обладает слабостью
И у друзей знаменито именно слабостью,
Оно раздражено пищей, не переносит возражений,
Его единственное удовольствие - рыбалка,
Его единственное желание – забвение.

Чтоб уйти от друзей к сложному себе,
Главное « Я» окружено « Я ем»,
«Я люблю», « Я зол», «Я испражняюсь»,
И великое «Я», размещенное в нем,
Со всем этим не знается.

Никогда не займет свое место чтоб,
Глядя спокойно, на руку опереть лоб.
Великое «Я» это горемычный самозванец
Спорящий с « Я пресыщенным» и «Я спящим»
И со всеми «Я», кто томится по «Мы умираем».

https://books.google.com/books?id=HEhPBwAAQBAJ&pg=PR8&lpg=PR8&dq=stephen+spender+%22I%22+can+never+be+great+man&source=bl&ots=GZPEe6Z_9j&sig=u0_ehHMm6EcuTUdNHrU38qwg1H0&hl=en&sa=X&ved=0CC8Q6AEwA2oVChMIn5DR6sa9xwIVSpeICh3mvw7R#v=onepage&q=stephen%20spender%20%22I%22%20can%20never%20be%20great%20man&f=false

( 7 главы « Капитала» Маркса, «Рабочий День»)

- Слыхал я слух, что дважды два это пять,
- И Король все Золото пригрел в руках ,
И он Королева, а Принцесса - их сын,
Живут во дворце Лондоне на сносях.
- Слыхал я слух, что Богом был Пес и он
Мир сотворил, и нас. - И что Враг в этих мирах
Потом Великий Потоп наслал, и весь Мир утнулул,
Выжил один человек, и он был Птах.

Видать, все люди умерли, и Пташки мы –,
В клетки Дьяволом загнанные силой Добра
Как Шахтеры в клетки рудничные и нам
Давно Дымоходом спасаться пора.

-Ах, щебечущие голоса
Детей, ползающих на коленях
По ремаркам Справочников, Книг по Истории,
На полях самых набитых страниц,
Вы птички века без песен
Юные, как самые юные боги, всегда
Одаренные мистическим детством.
Чахлые души в тумане,
Сплетая фабрики и могилы
В гобелены дыма,
Под колесами изо всей силы
Взываете к ободранным и проклятым матерям,
С вервием на их чреслах,
Чтоб волочить вагонетки.
На заре в Лондоне
Часто вижу вас склонившихся меж туч,
Раздвинутых, как две шторы –
О, купидоны и херувимы
Глухого, бездушного века.

Оригинал: http://lists.csbs.utah.edu/pipermail/marxism/2014-April/251360.html