alsit25 | Entries tagged with куниц

Если бы вода была достаточно чистой,
если бы вода была неподвижна,
но вода не чиста,
вода не неподвижна,
ты бы увидел себя,
выскользнул из своей кожи,
плывя вверх по течению,
кувырки, трепка,
удары
о скалы
пока ты их не выкрасишь
кровью живота твоего:
Плавниковое Эго,
ярд мышц, которые скручиваются,
разматываются.

Если бы тебе были даны знания,
но они не даны,
ибо мембрана помутнела
от самообмана
и радужный образ плывет
через зеркало, которое течет,
ты бы удивил себя
в той другой плоти
тяжелый от молоки,
в синяках, пробиваясь к дамбе
у которой плещется оргиастический бассейн.

Приходи. Искупайся в этих водах.
Разрастись и умри.

Если бы тебе была дарована власть
вырваться из твоих клеток,
но воображение подводит
и двери ощущений захлопываются
для ребенка в комнате,
ты осмелился бы измениться,
как ты меняешься сейчас
в очертания, которых ты боишься
за пределами всего лишь человеческого.
Сухой огонь пожирает тебя.
Жир капает с костей.
Выемки твоих жабр обесцвечиваются.
Ты становишься кораблем для паразитов.
Великие часы твоей жизни
замедляются,
и ничтожные часы мчат как сумасшедшие.
Для этого ты родился.
Ты плакался ветру
и услышал ветра ответ:
«Я не выбирал путь,
путь выбрал меня».
Ты вкусил огонь на своем языке
пока он не стал черным
с пророческим восторгом:
«Гори со мной!
Единственная музыка – это время,
единственный танец – это любовь».

Если бы сердце было достаточно чисто,
но оно не чистое,
ты бы признал
что ничто не обязывает тебя
больше, ничего
во всех пребываниях,
но ностальгия и желание,
двусторонняя лестница
между раем и адом.
На пороге
последней мистерии,
в бессмысленный абсолютный час,
ты смотрел в глаза
твоего собственного существа,
которые застеклены безумием,
и ты говоришь
что не сломлен, но выдерживает,
гибкий и твердый
в состоянии своего сияния,
навеки унаследовав соляное царство,
откуда его изгоняют
навсегда.

Оригинал:

https://www.theatlantic.com/past/docs/unbound/poetry/antholog/kunitz/river.htm

В броне они сражались
Или же с сетью и трезубцем;
и, если повезет, то со зверьем,
но в основном против братьев.

Преступники, рабы,
что было им терять?
Приветствия их подстрекали,
когда в дерьме шли и по крови.

Лишь Клавдий подавал им знак,
перерезали глотки павшим
у ложи императора, в тени:
и чудились ему их взгляды.

грубый зуд Домициана
натравливал калеку на калеку.
Нет лучше развлечений,
чем блеянье и рубка.

Траяна фантасмагории,
длились сто дней,
и положили пять тысяч пар
борцов, и счет возобновлялся.

Но слез с трибун монах,
и выбежал на поле,
костлявыми руками замахал,
чтоб игры те прервать.

Толпа рвет на куски его.
Врата закроют завтра,
чтобы начать крестовые походы
и факельные шествия детей.

Оригинал:

https://voetica.com/voetica.php?collection=2&poet=665&poem=6751

Читая у Ли Бо
как «цветение персика следует за водой»
я все еще думаю о тебе
потому что ты сильно похожа
на Председателя Мао,
естественно другого
пола
и постройнее.
Любить тебя было вроде
китайской партизанской войны.
Благодаря твоему проворному гению
никакая армия Восьмого маршрута
не выровняет свои ряды,
путешествуя почти без багажа
так отбирая преимущество.
Даже с твоим больным сердечком
ты танцевала танец расставаний.
В холодные весенние дожди
когда ты в последний раз бросила меня
мне ничего не осталось кроме
красного мелка языка
описать врага
чтобы прервать встречи,
бороться с нами не
его силой
но его слабостью,
убить нас
не его здоровьем
но его болезнью.
Любимая, взрывная, голубоглазая пони,
вот новая записка
что бы приколоть к твоей двери,
хотя я опоздал на десять лет
а ты в нигде:
Скажи мне,
ты все еще хозяйка долины,
какие трофеи уплывают вниз по реке,
почему ты заставила меня ждать?

Оригинал:

https://allpoetry.com/After– The– Last– Dynasty

Человек, продавший свой участок стандарт ойлу
Шутил с соседями, пришедшими поглядеть на зрелище,
Пока бульдозеры, пьяные от бензина
Испытывали целомудрие почвы
Под развесистыми небесами
Погубив сначала поросль бирючины.
Набеги на форситию и налеты на гортензию
Случались перед войной
Против великих прадедушек города,
Таких подстриженных и искалеченных.
Они нападали и нападали снова,
И с каждым вязом уходил век.

Наемники-машины обстреливали деревья,
Подрывая их, вырывая их корни
Из доминионов корней, где черный крот лета
Мечется по залам,
Пока северный захват не потряс
Эти кроны, заставляя великанов пасть на колени.
Я видел призраки играющих детей,
Бегающих вне детства в тени
пока зеленый мир не переворачивал смертельно-бурую
страницу

И катилась красная телега,
Я смотрел, как они исчезают
В пригородах их скорбного века.
Вырванные из кратеров слишком большие для сердец
Корни стволов обнажили ампутированные срезы,
Лишенные кожи горгоны путали слепых, чьи оспины и шрамы –
Плачущая Луна! На задворках участка
Один свидетель – момент, пойманный
В зеркале заднего вида проезжающих машин.

Оригинал:
https://www.lesleydonaldson.com/poetry-student-site/2017/8/21/the-war-against-the-trees-by-stanley-kunitz-1905-2006

Имя мне Соломон Леви,
пустыня мой дом,
мамы грудь терниста и
не было у меня отца.

Пески шептали, Будь один,
учили камни, Будь, тверди.
Я танцую от счастья что выжил
в конце своего пути.

Оригинал:

http://famouspoetsandpoems.com/poets/stanley_kunitz/poems/18072

14 июля

«rac-coon', сущ. от индейского (алгонкинского) arahkunem, царапается».
— Словарь Нового Света

17 июля

Они беспорядочно живут в лесу
У болота, гнездясь в дуплах деревьев
или в каменных берлогах на склонах холмов,
откуда они важно выходят глухой полночью,
пронырливые, скороспелые, с пушистыми хвостами,
осматривать свое имущество в городе.

В каждом доме оставляют визитную карточку,
на пороге оставляют мягкие красноватые экскременты
и обильные брызги запаха их территории,
который сырым утром смешивается с росой.

21-26 августа

Я видел их под уличным фонарем,
гребущих по дорожке,
пять шкурок в один ряд,
останавливаясь в унисон, чтобы влезть
мусорное ведро и нажраться
панцирями лангуст и рыбьими головами
или разбросанными частями курицы.
В прошлом году соседская собака,
взрослый лабрадор-ретривер,
загнал гризли старого чудака
в приливный бассейн,
и где поднялись мохнатые руки
из ила, чтобы обнять его,
и тянуть за морду
пока, наконец, он не утонул.
На этой стороне никого не осталось
на Галл Хилле путаться
с ними, определенно не
мой престарелый кот,
одомашненный из природы,
кто потягивается у печки
и делает вид, что ощетинивается.
Она делает это, даже когда мыши
гоняют по кухне.
Мы кажется родственны
хотя это не значит, что я счастлив
платить овощную десятину
снова и снова
от щедрот спелого лета
утолить всеядные аппетиты,
или слушая царапанье мародеров
на благоухающих террасах, как они
копают-копают-копают, потому что сходят с ума
по костной муке, выкорчевыванию растений,
луковиц, корчащихся и буйных,
везде они ловят дуновение
погребенной ангельской пыли.

31 октября

Быть как Орфей, который мог говорить
с животными на их языке:
во сне я мог так, но теперь
я просыпался в иной
пустыне возраста,
где старые похотливые звери
принимали знакомые формы,
притворяясь укрощенными.

Еноты! я слышу их
болтающих на крыльце,
полу ворчащих, полу рычащих,
бормочущих до маниакального гиканья
сворачивающего ночной воздух.
Что-то там устрашает.
На сетке двери черного входа
висит меховая накидка,
распластанная, тяжело дышащая,
повешенная цепкими пальцами,
с заостренной мордой, вдавленной внутрь,
и темны агаты его разбойничьих глаз
яростно пылая. Позади,
где тени углубляются, крепкие формы
качаются из стороны в сторону
как уменьшенные медведи
с плоскостопием.
Они смотрят на меня, не боясь.
Я знаю, что они никогда не уйдут,
они пришли завладеть своим.

Оригинал:

https://soundcloud.com/rachel-clayton-1/raccoon-journal-by-stanley

1

Земля была моим домом, но и там я был чужаком. Это корка, насыщенная минералами. Я хожу как в воде. Какие титанические бомбардировки в тех старых астральных войнах! Я знаю то, что знаю: я никогда не избегну странностей или завершу свой путь. Думайте обо мне как о ностальгическом, испуганном, возбужденном. Я ваш человек на Луне, крупица мании величия, не ведающая отдыха для прыжка к островным вселенным, пульсирующим за пределами созвездий. Бесконечное пространство переполняет человеческое сердце, но посередине ничего жизнь неумолимо взывает к жизни. Пересылайте мою почту на Марс. Какие новости в Большой Спиральной Туманности Андромеды и в Магеллановых Облаках?

2

Я был чужим на земле.
Ступив на луну, я начинаю
веселое паломничество в новый
Иерусалим
в иных галактиках.
Жар. Хлад. Кратеры тишины.
Море Спокойствия
катит по берегам энтропии.
И, за пределами
сообразительности звезд.

Оригинал:

http://strangepuppy.net/favorites/poems/the-flight-of-apollo.html

В римском трамвае, где знаменитая римская толпа,
Выломалась из кишечника ипподрома,
Превратившись в образ их многолоктевого бога
Чтобы сражаться за выход в гражданских войнах,
Какой-то римлянин обчистил мне карман.
Языческое и христианское проклятие на нем!
Кто-нибудь, римлянин может, найдут его вечером,
Или змеи или львиные пасти,
Разбросанные на пропитанном вином столе,
В большей степени, чем деньги, до которых он дотянется.
Зеленых трубачей, ради которых маршируют легионы
Через твердый камень. (Тем временем карфагеняне
Играют в краснокожих в засаде моря,
Кого должно как обычно уничтожить:
Что суть большая ответственность)
Пусть ворюга насмехается
Пока кожаный карманчик уступает ему мой приют лет,
Статьи жизни, которые я хотел потерять,
Записки, адреса, снимок ребенка,
Чтобы изводить его ночами в переулке, пока
Он не взмолится о пощаде за то что удачно украл.
Миры в моем кармане старше его собственного,
Пусть они извергаются на него, как шипящее золото,
Зуб пифии, чешуя химеры,
Камни храма и борода Исайи -
Сбросьте его, милые фурии, со Скалы Тарпеи!
Даже больше, чем мой кошелек,
И это не шутка, это моя гордость
Которую травмировала тонкая итальянская рука,
С чувствительностью мимозы, заставила почувствовать себя
Подслеповатым бестактным дураком американо,
Странствующего по культуре как по большому музею,
Люди и статуи взаимозаменяемые представления,
Восприятие притупляется из-за сбоя синтаксиса.
Зачем я здесь? Около тридцати лет тому
Набор светильников, которые я видел в школе,
Эти древности дали мне образ
Редкой безмятежности, переполнивший взгляд,
Ибо ничто не радовало меня тогда в моем наследии;
Но прошлое искушавшее меня, застывшее чистое,
Было педагогической ложью.
И движение как эмоция нечисто,
Цветок испорченный изменчивостью,
Религия своими руинами, и все же
Это возможно и потому красивее и изящнее
И вернее. Еще и еще колеса колесницы
Вращаетесь, ассасины-мотоциклисты атакуйте.
Волки бродят по улицам под аркадами колоколов,
Тибр пресмыкается по своим подземельям
Видя во сне рыб размером с мальчика в его ванне;
За балконом кардинальского дворца,
Чуя лавровую мамертинскую кровь,
Лысый ждет его риторической реплики,
И облака плывут
Чрез триумф сломанных колонн.
Карманник, льстивая музыка дергает струны
Для тряпичной мадонны с незыблемой красоткой
Наиболее печально освящающих площадь,
Где Цезарь делает три шага навстречу Бернини,
Чье роскошное искусство дико
От ворот до ворот, медля в радости на цыпочках
Прежде, чем зажечь факел фонтанов, поставить
Танцы их тритонам, или у благословенного фасада
Извергнуть из рукава стайку ангелов,
Завиток за завитком, крыло за взлетающим крылом.
В середине моей жизни я услышал, как вода играет.
Мать Клоака, пируй обильно, молю тебя,
Славь то, что вычитано из моей судьбы - Десять дней
лекций, тридцать дней за границей:
В этом изобилии Рима я больше не буду хандрить
С сердцем менее римским, чем барочным,
Хотя, к черту все, я хотел бы жить в стиле,
Я трясся в карроззе по городу,
Глотал шампанского ведрами,
Покупал вагоны нарциссов порадовать милую.
Теперь, когда я лицезрю момент и потерю,
Доведенный до речи о Мартовских Идах
Здесь, в моей ноздреватой комнате
Где ветер колышет потолком как парусом
(Чудо, без сомнения, и тому и быть!)
Я узнаю капризную руку богов
И пишу это стихотворение ради денег, гнева и любви.

Оригинал:

https://www.poetryfoundation.org/poetrymagazine/browse?contentId=26865 ;