Л. Маррей УВЕРТЮРА 1812 ГОДА В ТОПКАПИ-САРАЕ

Четки тайн по-турецки и молитвы за Султана.
Сквозь филигранную перфорацию завес стен
бродяга ветер раздвигает висящий туман муслина
над Вдовствующей Женой, восседающей в беседке.

Четырнадцать сотен воскресений она рекомендовала
Сыну Девы капризную малую паству тех, кто,
как и она однажды, сохранить девство выбора не имели:
наложницы и евнухи с лицами постаревших детей.

Возможно, тысячу триста раз молилась она за Султана,
тоже прислал ее ему Бей Алжирский, как пленённый им перл,
и за другого Султана, сына, который теперь правит
под письменами, которые, впрочем, читает легко еще

и иногда они похожи на языки, занятые пастилками,
двумя или тремя. На ее вкус горькими, ибо
никогда не преуспела остановить торговлю евнухами,
чтобы малыши, ни с какого бока мусульмане, не сидели

плача в день кастрации на горячем, залитом кровью песке.
Прискорбная мистерия. Торговля наложницами другое дело,
но бывали, конечно, и счастливые дни,
когда море Мартиники уступало блеску моря Мраморного.

Но вот появляется гонец, стучится в Дом Наказаний,
куда может войти только полноценный муж -
в этот район оконечности города,
в эти Алтайские травы, деревья и мраморные шатры.

Безразличное лицо проводят к решетке,
и, доставленное гонцом письмо, спешит
к женщине, завершившей Слава Тебе на подушках.
Остальные выходит, шелестя, пока она читает присланное.

“От Властителя Правоверных — Самой Блистательной
Госпоже Сераля. Мама, сегодня я заключил
договор с Царем, сдал лишь одну из провинций
и удержал две другие, которые мы определённо потеряли.

Выгодные условия Царя объяснимы, ибо он в великой нужде
в виду того, что армия его перед вторжением Бонапарта,
Властелина Неверных, как ты называла его.
Перспективы Империи раздвинулись, наконец,

в связи с этим вторжением. Россия великая страна,
но Бонапарт может победить. Может он Чингиз Хан.
Наш самый могучий враг будет тогда сведен на нет,
а победа, может, загонит в ловушку и победителя.

С другой стороны, Бонапарт тоже может проиграть,
и на развенчанную легенду повернет вся Европа
в авангарде с Россией, обратившейся в этом направлении.
Добавлю, мама, что, освобождая руки Царю

для грядущего столкновения, на уме у меня была наша кузина,
Императрица Жозефина, любимая подруга твоего детства,
которую Нильская Гадина так постыдно отторгнул
два года тому в поисках связи с Габсбургским двором.

Я сохраняю равновесие, выбор был за мной,
помочь Царю, или беспокоить его подольше –
наши вероломные янычары проглотят язык за этот выбор.
Если я сдержу его, то гибель нашего старого врага неминуема.

Я посмаковал это немного, потом посмаковал иное –
то, что он защищает нас от духа, бродящего по Франции.
Ты ведь учила, что дух неделим, тогда честь двух греховных жен
подсказала решение. в такие минуты не я, а тень Бога на Земле снедает нас.”

Эме дю Бюк де Ривери, мать Султана,
ходит по беседке, в руке сжимая послание сына,
а ковры под ногами ей, как берег вдали от варваров-пиратов,
там резвится она с бедняжкой кузиной, Марией - Жозефиной.

Но бедность занимает лишь родителей. Чернокожий слуга подходит к девочкам,
когда они разбрызгивают филигрань прилива,
и захватывает их, как кораллы или отверстые ракушки,
ибо в этом возрасте девушки ветрены, а мужчины пассивны.


*
Эме дю Бюк де Ривери - (Aimée Du Buc de Rivéry; род. 4 декабря 1776, Ла Робер, Мартиника[2], дата смерти неизвестна) — дочь французского плантатора с Мартиники, дальняя родственница Жозефины де Богарне.

Оригинал:

https://www.google.com/books/edition/Collected_Poems/hlw6_ZC3DAQC?hl=en&gbpv=1&dq=les+murray+Overture+of+1812+in+Topkapi+Barn&pg=PA313&printsec=frontcover