alsit25 | Entries tagged with маррей

Не умирай, отец –
но люди умирают,
В прошлом году он был рассеян:
снял полотно пилы
и сварганил новое из ошметков.
Может, если я лягу,
голова не будет кружиться.
Он остался с поднятым плечом
в своем кардигане.
Он мог глядеть смерти в лицо.
Многие звали его
приглядывать за больными
и рассказать то, что когда-то говорили ему.
То, что нашли у него в голове,
было с утиное яйцо. Никогда не болела.
От двух до шести месяцев, Сесил.
Все будет хорошо, он бубнил
Бедняжке сестре по телефону
Я все сделаю, когда прекращу помирать.

***
Не умирай, Сесил.
Но люди умирают.
Отправился в последний раз
в лес, в несуразные массивы
изрубленных пней, белых, кaк кости
в кнутовищах новой поросли.
Я могу рубить весь день.

Мне всегда оплатят чек
В Сиднее или где угодно,
В любой лавке.

За обедом еще во главе
стола, теперь он ронял
еду с ножа.
Прости, отец, но похоже
Ты простил врагов своих?
За все время страданий.
Должно быть (ухмылка). Уже не
думаю об этом.

***
Люди уже не могут говорить прощай.
Они говорят последние приветствия.
Спеша на Рождество,
он все еще будет спотыкаться,
выходя из своей комнаты,
где фотографии висят по стенам,
и играть гостя для своих плакальщиков,
Мужество его хвастливого
твердого, громкого голоса смятения.
Два последних дня в больнице:
его предплечья все еще
смолоносны, как у эвкалипта. Руки
сжимают стальную кровать. Я помираю.
На второй день:
Ты хочешь болтать,
Но нет времени, помираю.

***
Горе закончилось, когда он умер,
вдовец подобен солдату
кто не хочет жизни, не доставшейся другим.
Молодец, Сесил! Ни любимой собаки.
Ни дойки коров. Ни россказней.
Мы еще пользуем твое воображение,
оно сильней, чем все наши.
Могила твоя осела
почему-то за три месяца.
Заострилась, когда глина сморщилась,
как змейка на куртке.

Твои бутсы для крикета в
городском музее! Странные письма
еще приходят. Еще двое умерли после тебя:
Анна и Стюарт. Старина Стюарт,
В твои дни они были доброй компанией,
семьей и людьми не ближними,
но конечно многие уходили
на свои похороны раньше.
Снобы считают нас неверующими
нынче, если умеют считать.
Хер с ними. Желаю, чтобы Бог...

Оригинал:

https://sevencircumstances.com/2019/04/30/dont-die-dad-but-they-die-les-murray-the-bard-of-bunyah-17-october-1938-29-april-2019/

Четки тайн по-турецки и молитвы за Султана.
Сквозь филигранную перфорацию завес стен
бродяга ветер раздвигает висящий туман муслина
над Вдовствующей Женой, восседающей в беседке.

Четырнадцать сотен воскресений она рекомендовала
Сыну Девы капризную малую паству тех, кто,
как и она однажды, сохранить девство выбора не имели:
наложницы и евнухи с лицами постаревших детей.

Возможно, тысячу триста раз молилась она за Султана,
тоже прислал ее ему Бей Алжирский, как пленённый им перл,
и за другого Султана, сына, который теперь правит
под письменами, которые, впрочем, читает легко еще

и иногда они похожи на языки, занятые пастилками,
двумя или тремя. На ее вкус горькими, ибо
никогда не преуспела остановить торговлю евнухами,
чтобы малыши, ни с какого бока мусульмане, не сидели

плача в день кастрации на горячем, залитом кровью песке.
Прискорбная мистерия. Торговля наложницами другое дело,
но бывали, конечно, и счастливые дни,
когда море Мартиники уступало блеску моря Мраморного.

Но вот появляется гонец, стучится в Дом Наказаний,
куда может войти только полноценный муж -
в этот район оконечности города,
в эти Алтайские травы, деревья и мраморные шатры.

Безразличное лицо проводят к решетке,
и, доставленное гонцом письмо, спешит
к женщине, завершившей Слава Тебе на подушках.
Остальные выходит, шелестя, пока она читает присланное.

“От Властителя Правоверных — Самой Блистательной
Госпоже Сераля. Мама, сегодня я заключил
договор с Царем, сдал лишь одну из провинций
и удержал две другие, которые мы определённо потеряли.

Выгодные условия Царя объяснимы, ибо он в великой нужде
в виду того, что армия его перед вторжением Бонапарта,
Властелина Неверных, как ты называла его.
Перспективы Империи раздвинулись, наконец,

в связи с этим вторжением. Россия великая страна,
но Бонапарт может победить. Может он Чингиз Хан.
Наш самый могучий враг будет тогда сведен на нет,
а победа, может, загонит в ловушку и победителя.

С другой стороны, Бонапарт тоже может проиграть,
и на развенчанную легенду повернет вся Европа
в авангарде с Россией, обратившейся в этом направлении.
Добавлю, мама, что, освобождая руки Царю

для грядущего столкновения, на уме у меня была наша кузина,
Императрица Жозефина, любимая подруга твоего детства,
которую Нильская Гадина так постыдно отторгнул
два года тому в поисках связи с Габсбургским двором.

Я сохраняю равновесие, выбор был за мной,
помочь Царю, или беспокоить его подольше –
наши вероломные янычары проглотят язык за этот выбор.
Если я сдержу его, то гибель нашего старого врага неминуема.

Я посмаковал это немного, потом посмаковал иное –
то, что он защищает нас от духа, бродящего по Франции.
Ты ведь учила, что дух неделим, тогда честь двух греховных жен
подсказала решение. в такие минуты не я, а тень Бога на Земле снедает нас.”

Эме дю Бюк де Ривери, мать Султана,
ходит по беседке, в руке сжимая послание сына,
а ковры под ногами ей, как берег вдали от варваров-пиратов,
там резвится она с бедняжкой кузиной, Марией - Жозефиной.

Но бедность занимает лишь родителей. Чернокожий слуга подходит к девочкам,
когда они разбрызгивают филигрань прилива,
и захватывает их, как кораллы или отверстые ракушки,
ибо в этом возрасте девушки ветрены, а мужчины пассивны.

*
Эме дю Бюк де Ривери - (Aimée Du Buc de Rivéry; род. 4 декабря 1776, Ла Робер, Мартиника[2], дата смерти неизвестна) — дочь французского плантатора с Мартиники, дальняя родственница Жозефины де Богарне.

Оригинал:

https://www.google.com/books/edition/Collected_Poems/hlw6_ZC3DAQC?hl=en&gbpv=1&dq=les+murray+Overture+of+1812+in+Topkapi+Barn&pg=PA313&printsec=frontcover

Нас всех тяжкий цемент был мы.

Еще не согретый бликами. не пресыщение кашей

под этим полюсом, к которым жались зарницы

Не дерьмом поросят в молоке, вызывая похоть.

Нас опять в холодном божьем дерьме с чипсами.

Мы чуяли добрый смрад в дырявых кустах,

Нас всех ублюдков тогда. И Сам, ха? Рвал

яйца кусающего пса и жрал его пока тот не обмочился.

Нас отталкивающих мягкий цемент рек

Нас проспавших полости земли, сытый хрюкавший помет.

Не прекращали расти. Мы выползки, мы журчащие

не занимались предсказаниями пока свиньи были нами

с тяжело-погружёнными копытами. Или щетинисто с молоком.

Нас не познанных, ни как с раздвоенным, ни как с отбитым шлангом.

Ни с ужасными рвущими простыни криками в будущем.

Сгоревшая вода бьет в живот. Уже ушедшие чувства

здесь в нигде с нашими головами верх тормашками.

Оригинал:

https://www.poemhunter.com/poem/pigs/

Земля не стоит никогда ни на миг.

Разве на север, на миллиметр сдвиг,
Папуа дождливый толкнув вперед
с дрожью, кратерами и стрижкой овец
но: нет жизни без подземных толчков.

Недвижна раковина Венеры в броне.
В статике ада поймана она.
Питает в золотом мире вулкан
слишком весом ее сути жар.

ее пар кипятит океан над ней.
Не знала Венера с любовью дней:
это был европейский просчет.
Жар не дает высказаться нам

едет континентов крыша когда.
Знать, для влюблённых планета Земля.
Подо льдом кораллов, слишком для
процесс эволюции

чтоб истории изучили их, и
береговая полоса не деревьев ряд
смутный пейзаж редких толчков свобод
чтоб выдавить кровь из упавшей стены

тогда сонм безумцев заплатит за всех нас.

Оригинал:

https://www.lyrikline.org/en/poems/ernest-hemingway-and-latest-quake-339

Всё, исключая язык,
Ведает смысл бытия.
Деревья, планеты, время
больше ничего не знают.
Время от времени называют его – вселенная.

Даже такое дурачество, как тело
живет частично, и обладает
всецело достоинством внутри себя,
но ради несведущей свободы
моего болтливого разума.

Оригинал:

https://www.poemhunter.com/poem/the-meaning-of-existence/

Религии суть стихи. Oни согласовывают
наш дневной и спящий разум, наши
эмоции, инстинкты, дыхание и исконные жесты

в единственную цельность — поэзию.
Ничего не сказано, пока она не явится из сна словами
и ничего истинного нет в словах только,

Стихи, в сравнении с выстроенной религией
могут быть короткой брачной ночью солдата
Чтобы умереть и жить ради нее. Но это – небольшая религия.

Законченная религия суть поэма с любовными репликами;
как любые стихи, ей должно быть неутомимой и полной
с паузами когда мы спрашиваем Вот почему поэт это сделал?

Ты не можешь молиться и лгать, сказал Гекельберри Финн,
ты не можешь кривлять никого. И это зеркало
подвижное, глядящее, мы называем поэзией,

закрепленное в центре, мы зовем его религией,
и Бог суть поэзия, пойманная в любой религии,
пойманная, не заточённая. Пойманная, как в зеркале

которым он прельщен, словно оказался в мире поэзии
в стихотворении, в законе, запрещающем ее сокрытие.
Всегда будут религии под боком, пока есть поэзия

Или ее отсутствие. И то и другое данность и ритмичны,
как действия птиц – хохлатого голубя или попугая розелла,
которые летят, сжав крылья, и вдруг раскрывают их на миг.

Оригинал:

https://www.poemhunter.com/poem/poetry-and-religion