alsit25 | Entries tagged with хиршфилд

Маленькая душа

Маленькая душа
за тобой тоже
идет смерть

Было ли что-то
что ты думала
необходимо сделать?

Снег
не входит в комнату
думая

почему.

Пусть не говорят

Пусть не говорят: мы не видели.
Мы видели.

Пусть не говорят: мы не слышали.
Мы слышали.

Пусть не говорят: они не пробовали.
Мы ели, мы трепетали.

Пусть не говорят: это не было сказано, не написано.
Мы говорили,
мы свидетельствовали голосами и руками.

Пусть не говорят: они ничего не сделали.
Мы сделали недостаточно.

Пусть говорят, как им должно сказать хоть что-то:

Керосиновая красавица.
Она горела.

Пусть говорят, мы грелись ею,
читали при ее свете, восхваляли,
и она горела.

Слова *

Слова лояльны.
Чтобы они не называли, они принимают их сторону.
Как слово «мужество» впоследствии будет так же хорошо описывать
испуганную девочку-солдата, стоящую по одну сторону колючей проволоки,
испуганного мальчика-солдата, стоящего по другую.
Смертная плоть, они смотрят друг на друга широко открытыми глазами.
И слова — которые любят мир, любят сплетни — отказываются осуждать их.

* Это стихотворение явная отсылка к Одену, к его стихотворению Слова

Оригиналы:
https://voca.arizona.edu/track/id/69830

https://poets.org/poem/let-them-not-say

https://poets.org/poem/words-1

Ученым, изучающим реки,
запретили говорить
о реках или изучать реки.

Ученым, изучающим воздух
было сказано не говорить про воздух,
а тем, кто работал на фермеров
заткнули рот,
и тем, кто работал на пчел.

Кто-то из глубины Пустошей
начал публиковать факты.

Фактам запретили говорить
и их убрали.
факты, удивленные изгнанием, замолчали.

И вот, только реки
могли говорить про реки,
и только ветер мог говорить про пчел,

пока неостановимые фактические почки на фруктовых деревьях
продолжали двигаться к своим фруктам.

Молчание громко говорило про молчание.
и реки продолжали говорить
про реки, про скалы и воздух.
Обреченные на силу тяжести, безухие и безъязыкие,
сомнительные реки продолжали говорить.

Водители автобусов, библиотекари,
программисты, машинисты, бухгалтеры,
лаборанты, виолончелисты, продолжали говорить.

Они говорили, пятый день,
молчание.

Оригиналы:

http://www.sackett.net/Ledger-jane-hirshfield.pdf

Слова лояльны.
Чтобы они не назвали, они берут их сторону,
Как слово отвага потом захватит одинаково
Испуганную девушку-воина, стоящую по одну строну колючей проволоки
Испуганного юношу-воина, стоящего по другую.
Прах смерти, они глядят друг на друга широко открытыми глазами,
И слова - любящие мир, любящие сплетню – откажутся их проклясть.
В день пятый

На шесть футов ниже улиц Рима,
Улицы Рима,
Как и они, я слышу твой голос, моя жизнь.
Как и они я слушаю.

Я слушаю их,
Как соседей, кто живет
За стеной нашего дома.

Ты знаешь их голоса,
Аргументы и вязаное перевязанное,
Запах их пищи и отсутствия.
Ты знаешь их взрывные, гортанные, фрикативные, паузы,

Скажи любому, кто идет мимо,
«Как дела?»
Спроси, где тут можно найти бар или кафе.
Сможете поговорить, и выпить вместе,
И найти своего соседа.

Но спроси у своей жизни, все что хочешь спроси,
«Как это случилось? К чему мы пришли?»
Она отвернется, она напевает, как рыба скрытого моря.

1. Amor Fati

Душа, малышка
Ты скиталась
Блуждая долго.

Лес весь темен ныне
Оптичен и под присмотром.

Потом свет, хижина, огонь, дверь нараспашку,

Сказки предупреждают:
Не входи,
Тебя, кто будет есть, съедят.

Ты входишь. Ты оживаешь

Ты хочешь обрести ноги.
Ты хочешь обрести глаза.
Ты хочешь обрести страхи.

2. Снег

Душа, малышка,
за тобой тоже
идёт смерть.

Было ли что-то
что ты думала
тебе нужно сделать?

Снег
не входит в комнату,

и подумай

почему.

Кухня

Душа, малышка
Насколько же полезен голод,
Откуда и куда бы мы не пали,
ты и я,
он широко разжимает наши пальцы.

Но жизнь не готова к своему концу,
как нарезанный баклажан,

подсоленный и сжатый, чтобы вышла горечь.

Упряжь

Душа, малышка,
ты и я станем
памятью
памяти памяти.

Лошадь,
освобождённая от очертаний,
забывает тяжесть телеги.

Ржавые хлопья на ветру

Душа, малышка,
приходит день, когда ретроспекция увядает.

Человек падающий не, середина отвеса, глядит вверх.

И всё же,
на несколько секунд в среду:
«Где мои ключи от грузовика?»

В четверг, в воскресенье: «Где мои ключи от грузовика?»

6. Шкура

Душа, малышка,
книга твоих часов
закрывается

над ее золотым
ее алым, твоим глядящим псом,
твоими реками, лестницами,
грудной клеткой.

Жизнь
превращается в свои узоры и запахи
потом в свою шкуру.

я не знаю теперь
были ли мы одно, или были двумя,
пунктиром.

Камо грядешь ты,
мы говорили.

Дерево. Соль. Жестянка.

Душа, малышка,
Ты помнишь?

Однажды ты прошла
по деревянным доскам
к дому
стоявшему на сваях в море.

Было рано.

Солнце рисовало
сиянием на воде
и где бы ты ни села
тропа
вела прямо к тебе.

Иногда по утрам
морская дорога была
безгласной исцарапанной жестянкой,
иногда ослепляющей.

Потом она уходила.

Душа, малышка,
это странно —

даже теперь это рано.

Я говорила

Я говорила Я верила
мир без тебя невообразим.

Теперь обрезаю его цветы чтобы идти с тобой в огонь.

^[1] Император Адриан правил Римом с 117 по 138 гг. Перед смертью он написал автоэпитафию. Это стихотворение кочует с той поры по миру. Оно было многократно переведено и на английский, и на русский языки:

Animula, vagula, blandula
Hospes comesque corporis
Quae nunc abibis in loca
Pallidula, rigida, nudula,
Nec, ut soles, dabis iocos...

О душенька, беженка, неженка,
дружок и гостья бренности,
куда теперь отправишься,
голодная, сирая, босая?
Утехи твои кончились!

(Перевод Ольги Седаковой)

Душенька, беженка, неженка
Гостья и спутница тела
Наверно в местах закончишь
Бледных, голых и твердых,
Нет, как обычно, подшучивай…

(мой перевод)

« Будто один человек доит козла,
А другой подставляет решето», -
Написал Кант, цитируя неизвестного древнего.
Недолго занимает понять, что не в решете дело.
В свои девятнадцать женщина становится лунатиком.
Одним утром находя пудинг и вымытый горшок,
другим – открытые ящики комода покойного мужа.
Потом уже трудно что – то познать,
хотя еврейские шутки Аушвица
спотыкаются и не смешны за колючей проволокой.
Периметр это не смысл, но меняет смысл,
как остроумие увеличивает расстояние, а сострадание его изъедает.
Пусть разум течет, как вода вокруг камня, камень недвижим.
Пес, поймавший мячик, брошен в темноту,
молча сдерживает дыхание, снижаясь в ее уши.
Козел стоит терпеливо два тысячелетия,
наблюдая без осуждения из- под чуждых его глаз.

Примечание : «Ошибочная аксиома, поясняет Кант, порождает "пустые вопросы о местопребывании нематериальных субстанций в телесном мире..., об обиталище души т.п., и так как невероятно смешивается чувственное с умопостигаемым, словно квадратное - с круглым, то большей частью бывает так, что кажется, будто один из спорящих доит козла, а другой подставляет решето» ( Проблема времени у Канта: время как априорная форма чувственности и вневременность вещей в себе П. П. Гайденко)

Оригинал:

https://www.flickr.com/photos/therese/5674156006