alsit25

Примечание переводчика: рассказ был напечатан в 1949 году, «Солярис» С. Лема – в 1959 году

Голубые горы взмыли под дождем, и дождь полил в длинные каналы, и старый ЛаФарж и его жена вышли из дома на то посмотреть.
    — Первый дождь в этом сезоне», — отметил ЛаФарж.
    — Это хорошо», — сказала его жена.
    — Добро пожаловать.
    Они закрыли дверь. Внутри они погрели руки у огня. Они дрожали. Вдали, в окне, они видели дождь, блестевший на бортах ракеты, доставившей их с Земли.
    — Только вот что, — сказал ЛаФарж, глядя на руки.
    — Что же? — спросила его жена.
    — Если бы могли взять с собой Тома.
    — О, не начинай, Лаф!
    — Я больше не буду, извини.
    — Мы явились сюда, чтобы спокойно насладиться старостью, а не думать о Томе. Он уже так давно мертв, что мы должны постараться забыть его и все на Земле.
    — Ты права, — сказал он и снова поднес руки к огню. Он смотрел на огонь. —Я больше не буду об этом говорить. Просто я скучаю по поездкам на кладбище Парк- Грин-Лоун каждое воскресенье, чтобы положить цветы на его могилу. Раньше это была наша единственная экскурсия.
    Голубой дождь тихо падал на дом.
    В девять часов они легли спать и спокойно лежали, в дождливой темноте, рука об руку, ему пятьдесят пять, ей шестьдесят.
    — Энн? — тихо позвал он.
    — Да? — ответила она.
    — Ты что-нибудь слышала?
    Они оба послушали дождь и ветер.
    — Ничего, — сказала она.
    — Кто-то свистит, — сказал он.
    — Нет, я этого не слышала.
    — Я все равно встану, чтобы посмотреть.
    Он надел халат и пошел к входной двери. Колеблясь, он широко распахнул дверь, и холодный дождь ударил ему в лицо. Подул ветер.
    Во дворе была видна маленькая фигурка.
    Молния расколола небо, и белый цвет осветил лицо, смотрящее на старика ЛаФаржа, стоящего в дверях.
    — Кто здесь? — крикнул ЛаФарж, дрожа.
    Нет ответа.
    — Кто это? Чего вы хотите!
    Все еще ни слова.
    Он чувствовал себя очень слабым, усталым и онемевшим.
    — Кто вы? — воскликнул он.
    Его жена встала позади него и взяла его за руку. — Почему ты кричишь?
    — Малыш стоит во дворе и не отвечает мне, — сказал старик, дрожа. —Он похож на Тома!
    — Иди, ляг. Это сон.
    — Но он там; смотри сама.
    Он открыл дверь шире, чтобы она могла видеть. Дул холодный ветер, моросил дождь, и фигурка стояла, глядя на них отстраненным взглядом. Старуха взялась за притолоку.
    — Уходи! — сказала она, махнув рукой. — Уходи!
    — Разве это не похоже на Тома? — спросил старик.
    Фигурка не двигалась.
    — Я боюсь, — сказала старуха. —Запри дверь и ложись спать. Я не хочу иметь к этому никакого отношения.
    Она исчезла в спальне, неслышно постанывая.
    Старик стоял, а ветер замораживал его руки.
    —Том, — позвал он тихо. —Том, если это ты, если случайно это ты, Том, я оставлю дверь незапертой. А если ты замерз и хочешь зайти погреться, просто зайди позже и ляг у очага; там есть меховые коврики.
Он закрыл, но не запер дверь.
    Жена почувствовала, что он вернулся в постель, и вздрогнула. —Это ужасная ночь. Я чувствую себя такой старой, — сказала она, всхлипывая.
    — Тише, тише, — он ласкал ее и держал в объятиях. —Засыпай.
    Но она еще долго не засыпала,
    А потом он прислушался, и услышал, как открылась входная дверь, вошли дождь и ветер, и дверь закрылась. Он услышал тихие шаги у очага и тихое дыхание. Том, сказал он неслышно.
    Молния ударила в небо и разорвала черноту на части.
    Утром солнце палило нестерпимо.
    Мистер ЛаФарж открыл дверь в гостиную и быстро огляделся. Подстилки у камина были пусты.
    ЛаФарж вздохнул.
    — Я старею, — сказал он.
    Он пошел прогуляться к каналу, чтобы заодно набрать ведро с чистой водой для умывания. У входной двери он чуть не сбил с ног юного Тома, несущего ведро, уже наполненное до краев.
    — Доброе утро, отец!
    — Доброе, Том.
Старик отскочил в сторону. Мальчик босиком поспешил через комнату, поставил ведро и повернулся, улыбаясь. —Хороший день!
    — Да, это так, — недоверчиво сказал старик. Мальчик вел себя так, как будто ничего необычного не происходило. И начал умываться.
    Старик подошел ближе.
    — Том, как ты сюда попал? Ты жив?
    — Разве я не должен быть жив? — Мальчик поднял голову.
    — Но, Том, Парк Грин Лоун каждое воскресенье, цветы и…— ЛаФаржу пришлось сесть.
Мальчик подошел, встал перед ним и взял его за руку. Старик почувствовал пальцы, теплые и твердые.
   — Ты правда здесь, это не сон?
    — Ты ведь хочешь, чтобы я был здесь, не так ли?
Мальчик выглядел обеспокоенным.
    — Да, да, Том!
    — Тогда зачем задавать вопросы? Прими меня как есть!
    — Но твоя мать, шок…
    — Не волнуйся о ней. Ночью я пел вам обоим, и из-за этого вы примете меня больше, особенно она. Я знаю, какой это шок. Подожди, пока она придет, сам увидишь.
Он засмеялся, покачав головой с медными вьющимися волосами. Глаза его были совсем голубыми и ясными.
    — Доброе утро, Лаф, Том.
Мать вышла из спальни, собирая волосы в пучок.
   — Разве это не прекрасный день?
    Том повернулся и рассмеялся отцу в лицо. — Понимаешь?
    Они с аппетитом позавтракали втроем в тени за домом. Миссис ЛаФарж нашла старую бутылку вина из подсолнухов, давно припрятанную, и они ее осушили. Мистер ЛаФарж никогда не видел лица своей жены таким светлым. Если у нее и были какие-то сомнения насчет Тома, она не высказала их вслух. Для нее это было совершенно естественно. И это стало естественным для самого ЛаФаржа.
Когда мать мыла посуду, Лафарж наклонился к сыну и доверительно спросил: Сколько тебе сейчас лет, сынок?
    — Разве ты не знаешь, отец? Четырнадцать, конечно.
    — Кто ты на самом деле? Ты не можешь быть Томом, но ты кто-то же. Кто?
    — Не надо. — Вздрогнув, мальчик прижал руки к лицу.
    — Ты можешь мне сказать, — сказал старик. —Я пойму. Ты марсианин, не так ли? Я слышал рассказы о марсианах; ничего определенного. Истории о том, как редко встречаются марсиане и когда они приходят к нам, они приходят, как земляне. Есть что-то в тебе... ты Том, но ты не Том.
    —Почему ты не можешь просто принять меня и перестать говорить? — воскликнул мальчик. Он закрыл лицо руками. — Не сомневайся, пожалуйста, не сомневайся во мне!
Он повернулся и выбежал из-за стола.
    — Том, вернись!
    Но мальчик побежал вдоль канала в сторону далекого города.
    — Куда это Том? — спросила Энн, вернувшись забрать оставшуюся посуду. Она посмотрела н мужа. — Ты сказал что-то, что его обеспокоило?
    — Энн, — сказал он, взяв ее за руку. — Энн, ты помнишь что-нибудь о Парке Грин Лоун, рынке и о том, что у Тома была пневмония?
    — О чем ты говоришь? — Она засмеялась.
    — Неважно, — сказал он тихо.
    Вдалеке за Томом на берегу канала опускалась пыль. В пять часов дня, с заходом солнца, Том вернулся. Он с сомнением посмотрел на отца.
   — Ты собираешься меня о чем-нибудь спросить? — допытывался он.
    — У меня нет вопросов, — сказал ЛаФарж.
    Мальчик улыбнулся белой улыбкой. — Классно.
    — Где ты был?
    — Не дошел до города. Я еле вернулся. Я оказался почти… — мальчик подыскивал слово, — в ловушке.
    — Что ты имеешь в виду – в ловушке?
    — Я проходил мимо небольшого жестяного домика у канала, и со мной что-то сделали, что бы я больше не мог вернуться сюда, чтобы увидеть вас снова. Я не знаю, как тебе это объяснить, это невозможно, даже я не знаю, я не могу сказать, это странно, я не хочу об этом говорить.
    — Тогда не будем. Лучше умойся, мальчик. Пора ужинать.
   Мальчик убежал.
    Примерно через десять минут по безмятежной глади канала поплыла лодка, высокий худощавый черноволосый мужчина скользил в ней, неторопливо взмахивая руками.
   — Добрый вечер, брат ЛаФарж, — сказал он, остановившись на пути.
   — Добрый, Саул, что скажешь?
   — Сегодня вечером много чего, Ты знаешь парня по имени Номланд, который живет в жестяной хижине вниз по каналу?
    ЛаФарж напрягся. — Да?
    — Знаешь, каким негодяем он был?
    — Ходили слухи, что он покинул Землю, потому что убил человека.
    Саул оперся на мокрый шест, глядя на ЛаФаржа. — Помнишь имя человека, которого он убил?
    — Жиллингс, не так ли?
    — Правильно. Жиллингс. Ну, около двух часов назад мистер Номланд прибежал в город, крича, что он видел Жиллингса живым, здесь, на Марсе, сегодня, сегодня днем! Он пытался упросить запереть его в тюрьме во спасение, Итак, Номланд пошел домой, и двадцать минут назад, насколько я понял, вышиб себе мозги из пистолета. Я только что пришел оттуда.
    — Ну и ну, — сказал ЛаФарж.
    — Происходят самые ужасные вещи, — сказал Саул. — Что ж, спокойной ночи, ЛаФарж.
    — Спокойной ночи.
   Лодка поплыла по спокойным водам канала.
    — Ужин горячий, — крикнула старуха.
    Мистер ЛаФарж сел ужинать и, нож в руке, посмотрел на Тома.
— Том, — сказал он, — что ты делал сегодня днем?
    — Ничего, — сказал Том с набитым ртом. —А что?
    — Просто хотелось узнать. — Старик подоткнул салфетку.

    В семь вечера старуха захотела пойти в город. Не была там несколько месяцев, сказала она. Но Том решил воздержаться.
     — Я боюсь города, — сказал он. — Люди. Я не хочу туда идти.
    — Такой разговор не для взрослого мальчикa, — сказала Энн. —Я не буду это слушать. Ты пойдешь. Я сказала.
    — Энн, если мальчик не хочет… начал старик.
    Но спорить не пришлось. Она затолкала их в лодку, и они поплыли по каналу под вечерними звездами. Том лежал на спине с закрытыми глазами; спал он или нет, неизвестно. Старик пристально смотрел на него, недоумевая. Кто это, думал он, нуждается в любви так же, как и мы? Кто он и что он такое, если одиночества гонит его в лагерь чужаков, и он принимает голос и лицо памяти и находится среди нас, принятый и наконец счастливый? С какой горы он, из какой пещеры, из какой маленькой последней расы людей оставшейся в этом мире, когда с Земли прилетели ракеты? Старик покачал головой. Знать то было не дано. Так или иначе, это был Том.
    Старик посмотрел на город впереди, и он ему не понравился, но затем он снова вернулся к мыслям о Томе и Анне и подумал про себя: —Может быть, неправильно оставлять Тома на время, из этого ничего не выйдет, кроме беды и печали, но как отказаться от именно того, чего мы хотели, даже всего лишь на день, сделав потом пустоту еще пустее, темные ночи темнее, дождливые ночи еще дождливей? С тем же успехом мы могли бы вытолкнуть пищу из наших уст.
    И он посмотрел на мальчика, мирно спящего на дне лодки. Мальчик что-то бормотал в каком-то сне.
— Люди, — прошептал он. —Перемены и перемены. Ловушка….

ЛаФарж помог жене и сыну выбраться из лодки.
    — Туда, туда, мальчик! — Энн улыбалась всем огням, слушала музыку из питейных заведений, их пианино, их фонографы, смотрела на проходящих мимо рука об руку по людным улицам.
    — Я бы хотел сейчас быть дома, — сказал Том.
    — Ты никогда раньше так не говорил, — сказала мать. —Тебе всегда нравились субботние вечера в городе.
    — Держись рядом со мной, — прошептал Том. — Я не хочу попасть в ловушку.
    Энн услышала. —Хватит так говорить, пойдемте!
    ЛаФарж заметил, что мальчик держит его за руку. ЛаФарж сжал его руку. —Я не оставлю тебя, Томми-бой. Он смотрел на то, как приходят и уходят толпы, и это его тоже беспокоило. —Мы не останемся надолго.
      — Ерунда, мы проведем здесь ведь вечер, — сказала Энн.
    Они переходили улицу, когда на них налетели трое пьяных мужчин. Произошла большая путаница, их оторвало друг от друга, закружило, а затем ЛаФарж остановился, ошеломленный.
    Том исчез.
    — Где он? — раздраженно спросила Энн. — Он всегда убегает при любой возможности. Том! — позвала она.
    Мистер ЛаФарж пробился сквозь толпу, но Тома уже нигде не было.
     — Он вернется; он будет на лодке, когда мы вернемся, — уверенно сказала Энн, направляя мужа обратно к кинотеатру. В толпе внезапно произошло волнение, и мимо ЛаФаржа пронеслись мужчина и женщина. Он узнал их. Джо Сполдинг и его жена. Они исчезли прежде, чем он успел с ними поговорить.
    С тревогой оглядываясь, он купил билеты в театр и позволил жене увлечь себя в непрошеную тьму.

    Тома не было на причале в одиннадцать часов. Миссис. ЛаФарж побледнела.
       — Так, мать, — сказал ЛаФарж, — не волнуйся. Я найду его. Подожди здесь.
       — Возвращайся скорее.
Ее голос растворился в ряби воды.
    Он шел по ночным улицам, руки в карманах. Вокруг один за другим гасли огни. Несколько человек все еще свисали из окон, потому что ночь была теплой, хотя на небе уже время от времени появлялись грозовые тучи среди звезд. Пока он шел, он вспоминал постоянные упоминания мальчика о том, что он попал в ловушку, его страх перед толпами и городами. Никакого в этом нет смысла, устало подумал старик. Возможно, мальчик ушел навсегда, а возможно, его никогда и не было. ЛаФарж свернул в известный ему переулок, глядя на номера домов.
    — Привет, ЛаФарж.
    В дверях сидел мужчина и курил трубку.
    — Привет, Майк.
    — Вы с женой поссорились? Или ты прогуливаешься?
    — Нет. Просто гуляю.
    — Ты выглядишь так, будто что-то потерял. Кстати, о потерянных вещах, — сказал Майк, — сегодня вечером кого-то нашли. Ты знаешь Джо Сполдинга? Ты помнишь его дочь Лавинию?
    —Да. — ЛаФаржу стало холодно. Все это казалось повторяющимся сном. Он знал, какие слова последуют дальше.
    — Сегодня вечером Лавиния вернулась домой, — сказал Майк, покуривая. —Помнишь, она потерялась на дне Мертвого моря около месяца назад? Они нашли то, что, по их мнению, было ее телом, сильно испорченным, и с тех пор семья Сполдингов стала совсем плохая. Джо ходил повсюду, утверждая, что она не умерла, что на самом деле это было не ее тело. Думаю, он был прав. Сегодня вечером появилась Лавиния.
    —Где? — Лафарж почувствовал, как у него участилось дыхание и колотилось сердце.
    —На Мэйн-стрит. Сполдинги покупали билеты на представление. И вдруг в толпе появилась Лавиния. Должно быть, это была душераздирающая сцена. Сначала она их не узнала. Они следовали за ней с пол улицы и окликнули ее. Потом она их вспомнила.
    — А ты ее видел?
    — Нет, но я слышал, как она поет. Помнишь, как она пела — «Бонни Бэнкс из Лох-Ломонда»? Недавно я слышал, как она пела своему отцу там, в их доме. Было приятно это слышать; она такая красивая девушка. Ужасно, подумал я, что она умерла, и прекрасно, что она вернулась. Но ты и сам неважно выглядишь. Может зайдешь, тяпнем по стаканчику виски…
      — Спасибо, нет, Майк.

Старик ушел. Он услышал, как Майк пожелал ему спокойной ночи, но не ответил, а устремил взгляд на двухэтажное здание, где на высокой хрустальной крыше лежали беспорядочные гроздья малиновых марсианских цветов. Сзади, над садом, находился витой железный балкон, и окна были освещены. Уже было за полночь, но он все еще думал: что будет с Энн, если я не приведу Тома с собой домой? Это второе потрясение, эта вторая смерть, как это на ней отразится? Помнит ли она и первую смерть, и этот сон, и внезапное исчезновение? О Боже, мне нужно найти Тома, иначе что будет с Энн? Бедная Энн, ожидающая там, на пристани. Он остановился и поднял голову. Где-то наверху голоса пожелали другим тихим голосам спокойной ночи, двери открылись и закрылись, свет погас, но тихое пение продолжалось. Через мгновение на балкон вышла девушка не старше восемнадцати лет, очень красивая.
    ЛаФарж крикнул сквозь дующий ветер.
    Девушка повернулась и посмотрела вниз.
   — Кто здесь? — воскликнула она.
    — Это я, — сказал старик и, поняв, что этот ответ глуп и странен, замолчал, шевеля губами. Должен ли он крикнуть: Том, сын мой, это твой отец? Как с ней говорить? Она сочтет его сумасшедшим и позовет родителей.
  Девушка наклонилась в слепящем свете.
    —Ты должен вернуться!

Это вырвалось у ЛаФаржа прежде, чемon смог остановиться.
Залитая лунным светом фигура наверху скрылась в тени, так что остался только голос.     — Я больше не твой сын, — сказал голос. – Нам не следовало появляться в городе.
— Энн ждет на пристани!
    — Прости, — сказал тихий голос. —Но что я могу сделать? Я счастлив здесь, я любим, как и ты меня любил. Я такой, какой я есть, и беру то, что можно взять; теперь уже поздно, меня поймали.
    —Но Энн, это для нее потрясение. Подумай об этом.
    —Мысли в этом доме слишком сильны; это похоже на тюрьму. Я не могу изменить себя .
    —Ты Том, ты был Томом, не так ли? Ты же не шутишь со стариком; на самом деле ты же не Лавиния Сполдинг?
  —Я не кто-то, я просто сам по себе; где бы я ни был, я что-то, и теперь я то, с чем ты не можешь справиться.
    —Ты не в безопасности в городе. Лучше на канале, где никто не сможет причинить тебе вреда, — взмолился старик.
    — Это правда.
Голос колебался.
     — Но я должен подумать и об этих людях. Как они себя почувствуют, если утром я снова уйду, на этот раз навсегда? В любом случае, мать знает, кто я; она догадалась, как и ты. Я думаю, они все догадался, но не задавались вопросами. Вы ье не подвергаете сомнению Провидение. Если вы не можете заполучить реальность, то мечта так же хороша, как и идеал, выкованный разумом. У меня есть выбор: причинить вред им или твоей жене.
    — Они семья из пяти человек. Они лучше перенесут потерю!
    — Пожалуйста, — сказал голос. —Я устал.
    Голос старика стал жестче. —Ты должен прийти. Я не могу позволить, чтобы Энн снова была причинена боль. Ты наш сын. Ты мой сын, и ты принадлежишь нам.
    — Нет, пожалуйста! — Тень задрожала.
    — Ты не принадлежишь этому дому или этим людям!
    — Нет, не делай этого со мной!
    —Т ом, Том, сынок, послушай меня. Вернись, спустись по виноградным лозам, мальчик. Пойдем, Энн ждет; мы оставим тебе хороший дом, все, что ты пожелаешь.
Он смотрел и смотрел вверх, желая, чтобы это было так.
Тени поплыли, лозы за шелестели.
    Наконец тихий голос сказал: — Хорошо, отец.
    — Том!
    В лунном свете быстрая фигура мальчика скользила вниз по лозам. ЛаФарж поднял руки, чтобы поймать его.
    В комнате наверху вспыхнул свет. Раздался голос из зарешеченного окна.
— Кто там внизу?
           — Скорее, мальчик!
    Больше света, больше голосов.
— Стойте, у меня есть пистолет! Винни, с тобой все в порядке?
Ноги затопотали.
            Старик и мальчик побежали через сад. Прозвучал выстрел. Пуля попала в стену, когда они захлопывали ворота.
    — Том, тебе туда; а я пойду сюда и уведу их! Беги к каналу; я встречу тебя там через десять минут, мальчик!
    Они разделились.
    Луна скрылась за облаком. Старик бежал во тьме.
            — Энн, я здесь!
    Старуха помогла ему, дрожащему, войти в лодку.
— Где Том?
            — Он будет здесь через минуту, — задыхаясь, проговорил ЛаФарж.
    Они обернулись, чтобы видеть переулки и спящий город. Еще были видны поздние гуляющие: полицейский, ночной сторож, астронавт, несколько одиноких мужчин, возвращающихся домой с какого-то ночного свидания, четверо мужчин и женщин, вышедших из бара и смеющихся. Где-то глухо играла музыка.
    — Почему он не приходит? — спросила старуха.
    — Он придет, он придет.
Но ЛаФарж не был уверен. Предположим, что мальчика каким-то образом снова поймали, когда он спускался по лестнице и бежал по полуночным улицам между темными домами. Это был долгий путь даже для маленького мальчика. Но сначала ему следовало добраться сюда.
    И вот далеко, по залитой лунным светом аллее, пробежала фигурка.
    ЛаФарж вскрикнул и замолчал, так как вдалеке не было слышно ни голосов, ни бегущих ног. В окне за окном зажигался свет. По открытой площади, от лестницы, бежала одинокая фигура. Это был не Том; это была всего лишь бегущая фигура с лицом, похожим на серебро, сияющим в свете плафонов, разбросанных по площади. И по мере того, как она приближался, она становился все более знакомой, пока, приблизившись не оказалась Томом! Энн всплеснула руками. ЛаФарж поспешил отчалить. Но было уже слишком поздно.
    Из аллеи на тихую площадь вышел один мужчина, другой, потом появилась женщина, еще двое мужчин, мистер Сполдинг, и все побежали. И остановились, растерянные. Они озирались по сторонам, желая вернуться, потому что это мог быть всего лишь кошмар, это было явное безумие. Но они двинулись снова, нерешительно, то останавливаясь, то идя снова.
Было слишком поздно. Ночь, все закончилось. ЛаФарж крутил в пальцах швартовый трос. Ему было очень холодно и одиноко. Люди поднимались и опускались в лунном свете, двигаясь огромной скоростью, глаза выпучены, пока толпа, все десять человек, не остановилась на площадке. Они всматривались в лодку. Они закричали.
    — Не двигайся, Лафарж! — У Сполдинга был пистолет.
    И теперь стало очевидно, что произошло. Том несется по залитым лунным светом улица. Полицейский поворачивается, смотрит в лицо, выкрикивает имя, бросается в погоню: Эй ты, стой! Видит лицо преступника. Везде одно и то же: мужчины здесь, женщины там, ночные сторожа, астронавты. Быстрая фигура значит для них все: все им известное, все личности, все имена. Сколько разных имен было произнесено за последние пять минут? Сколько разных лиц появились на лице Тома, и все не его?
   Везде преследуемые и преследователи, мечта и мечтатели, добыча и гончие. Везде внезапное откровение, вспышка знакомых глаз, выкрик давнего-давнего имени, воспоминания о прошлых временах, множащаяся толпа. Все бросаются к нему, как к образу, отраженному в десяти тысячах зеркал, десяти тысячах глаз, бегущая мечта появляется и исчезает. Другое лицо не то, что впереди, не то, что позади, то, которое еще предстоит встретить, то, что невидимо.
    И вот они все сейчас, около лодки, возжелав свою мечту точно так же, как мы хотим, чтобы он был Томом, а не Лавинией, или Уильямом, или Роджером, или кем-то еще, подумал ЛаФарж. Но теперь все сделано. Дело зашло слишком далеко.
    — Все из лодки! — приказал им Сполдинг.
    Том вышел из лодки. Сполдинг схватил его за запястье. —Ты пойдешь со мной домой. Я знаю...
    — Подождите, — сказал полицейский. —Он мой пленник. Его зовут Декстер; разыскивается за убийство.
    — Нет! — рыдала женщина. —Это мой муж! Думаете, я не узнаю своего мужа!
    Другие голоса тоже возражали. Толпа придвинулась.
    Миссис ЛаФарж прикрыла Тома. —Это мой сын, вы не имеете права его ни в чем обвинять. Мы сейчас же отправляемся домой!
    Что касается Тома, то он дрожал и сильно трясся. Он выглядел очень больным. Толпа сгустилась вокруг него, протягивая неудержимые руки, хватая и требуя.
    Том закричал.
    На их глазах он изменился. Это были Том и Джеймс, и человек по имени Свичман, еще один по имени Баттерфилд; он был мэром города, молодой девушкой Джудит, мужем Уильямом и женой Клариссой. Он плавил воск, формируя их сознание. Они кричали, они продвигались вперед, умоляя. Он кричал, вскидывал руки, его лицо растворялось при каждом требовании.
— Том! — воскликнул Лафарж. — Алиса! — кричал другой. —Уильям!
Они хватали его за руки, кружили, пока он с не упал последним воплем ужаса.
    Он лежал на камнях, расплавленный воск остывал, лицо у него все лица одновременно, один глаз голубой, другой золотой, волосы коричневые, красные, желтые, черные, одна бровь толстая, другая тонкая, одна рука большая, другая маленькая.
    Они встали над ним и поднесли ладони ко ртам. Они наклонились.
    — Он мертв, — сказал наконец кто-то.
    Начался дождь.
    Дождь лил на людей, и они смотрели на небо.
    Медленно, а затем быстрее они развернулись и пошли прочь, а затем разбежались с места происшествия. Через минуту место опустело. Только мистер и миссис. ЛаФарж остались, глядя на землю, рука об руку, в ужасе.
    Дождь лил на перевернутое, неузнаваемое лицо.
    Энн ничего не сказала, но заплакала.
    — Пойдем домой, Энн, мы ничего не можем сделать, — сказал старик.
    Они спустились в лодку и поплыли обратно по каналу в темноте. Они вошли в дом, разожгли небольшой огонь и согрели руки. Они легли спать и лежали вместе, холодные и худые, слушая, как дождь возвращается к крыше над ними.
    — Послушай, — сказал ЛаФарж в полночь. — Ты что-нибудь слышала?
    —Ничего, ничего.
    — Я все равно пойду посмотреть.
    Он пошел на ощупь по темной комнате и долго ждал у входной двери, прежде чем открыть ее. Он широко распахнул дверь и выглянул. Дождь лил с черного неба на пустой двор, в канал и в синих горах. Он подождал пять минут, а затем осторожно, руки его были влажны, закрыл и запер дверь.