alsit25 | Entries tagged with уоренн

В места камней разбитых и пределов морских мы привели тебя сами.
Рокка: крепость, ястребиная пята, львиная лапа, их всех сжимает холм.
Холм, нет. Морской утес вздернутый, амбразуры господствуют над берегами,
Ряд легкий, с самой привередливой математикой и мастерством.

Philipus me fecit: испанец, чернобровый, испытующий муки,
Которому ничего не шло в руки, хоть Бога любил он.
Огромный щит с гербом, когда-то на подъемном мосту, без силы его руки
Давно во рву, под мусором; на краю рва розмарин с голубизной, чертополох с золотым налетом, сон.

Солнце пылает и облаков клочья, это сирокко, вихрь кружит, пыли пир.
Над бухтой поднимается воздух, словно закрученная золотая дымка голубого водоема поверх.
Мы привели тебя туда, где геометрия военного застоя пережила собственный разрушенный мир,
И солнце золотит твои позолоченные волосы перервав твой смех.

Розмарин, чертополох, кладка. Далеко висит Джианутри в голубом воздухе. И сердце болит за эту голубизну далеко,
А на оголенных подступах последнее золото цветов утесника дрожит в сирокко.

https://tug.org/pracjourn/2005-3/burt/practexpromises.pdf ( стр. 4)

https://voca.arizona.edu/track/id/66196

На последнем, далеком поле полу-зарытая
В барбарисовых кущах, красно-плодых, породистая
Лежит мертвая, левая нога вдребезги ниже колена
.30-30 в сердце. На расстоянии
Я уже вижу обжор воронов потрепанных ветром. Днем
После смерти я пошел попрощаться, и глаз
Уже не было – это
Благотворная работа воронов. Нет глаз.
В два года можно, конечно, без особого труда видеть
Дорогу чистой и вечной темноты.

Неделей позднее я уже не мог приблизиться. Уже пошел
Сладкий запах. Эта чертова вагонная выбоина
Спрятанная под листьями, когда мы скакали – я нашел ее.
Плюнул в нее. Как может дитя. Днем позже
Сарыч. Как прекрасно вокруг! – вырезанный
Медленный, концентричный нисходящий образец вихря, вспышка крыл
За вспышкой крыл. Из дома
Уже в очках, я вижу
Стычки и толчею, качания красно-бородых голов.

Вечером я смотрю на сарычей, воронов,
Взлетающих. Они раскачиваются черные по ритму природы и совершенства
Высоко в печальном кармине заката, Прощение
Не обозначено. Оно излишне. Они то,
Что они есть.

Когда я еще раз вернусь поглядеть
На замысловатое произведение
Современной скульптуры, белой теперь,
Обретающую новую
Красоту в застое! Потом
Годом позже, я увижу
Зеленый стебелек лозы, каждый лист
В форме сердца, мягкий как бархат, начало
Суть благословение.
Он думает, это и есть Бог.
Можете ли ты придумать, на каком основании это можно отрицать?

Оригинал:

https://www.poemhunter.com/poem/dead-horse-in-field/

Белизна молчания, в молчании эскадронов, эскадронов
Мягких копыт, ни скрипа стремян, ни блеска стали -
На моем западном холме белая кавалерия идет,
Марать последний умирающий румянец очертивший откос.
Был ли слышен горн? или только ветер в ветках сосен?
Какая музыка существует в мире, которую нам не дано слышать?

Проходят годы и всегда есть что вспомнить, забыв первый
Новый зеленый побег в зеленом торфе, объявившем
О старом земном слабоумии; первый
Свист черного дрозда и дроздов – белобровиков, уже прибывающих,
Без числа кипящих музыкой и спермой,
Первый раз, когда твое юное лицо, полыхало стыдом и отворачивалось,
Словно вжималось в частокол забора
И ты прижимала свои обнаруженные вдруг груди, чтоб затвердели.

Старюсь припомнить ее имя. Как же ее звали?
Стараюсь припомнить блеск ее глаз, очаровательную глупость.

Подумай, как медленно было то полдневное летнее волнение –
Словно волнующаяся лоза, яблоко, слива – когда ты лежал один на холме
И только чистая опалесценция небес
Наполняла глаза и сердце, и все что надо было знать
Это безголосость, в которой ты лежал. Но
Полдни заканчивались. Вспомни руку,
Которую ты потом держал в тени под буками
В час, когда уже птицы никого не зовут,
Помни. помни «до свидания» на железнодорожной платформе – и
До Свидания ускользает как змея маленьким клубком.
Ибо мир широк у него много фаз и лиц
И в конце каждого лета – осенний плод.
В каком году ты познаешь плод, который ты сам?

Осенняя ветка сгибается под весом глянцевая и красная.
Обильная виноградина кровоточит на языке, сок и мякоть
Ищут темного наслаждения горла. Ты ходишь снова там, где опадают каштаны,
И мечты, годами защищавшие тебя, дитя, счастливы опять.

Далеко к северу в Вермонте
Клены горят последним золотом. И когда листья падают, серея,
Уступы гор возвышены. Олени
Кормятся, где могут. Медведь
Скоро уснет без сновидений. Банальный
Снег кружит там, соглашаясь на дело, и ветер
Поднимается. Облаченные в белое
Южнее, два штата под ним до самого Пролива,
Где, когда идешь по песку, покрытому коркой соли,
Снежинки умирают на илистой почве бухты,

И ты не помнишь, какой год был первым,
Ибо много лет прошло. Но снова к холмам
Идет молчание мягких копыт, кружащие эскадроны.
Вымолачивая последние угольки дня, и ты

Стоишь во мраке белизны
Что и есть совершенство Бытия.

Оригинал:

https://www.antichay.com/pages/books/8761/robert-penn-warren/snowfall

Солнце красно, но небеса не кричат.
Солнце красно, но небеса не кричат.

Вряд ли можно в это все верить.

Луна в небесах, и не плачет никто.
Луна в небесах, и не плачет никто.

Вряд ли можно многому верить.

Он не был плох, как принято у императоров, на самом деле,
Ни как Тиберий жесток, ни как Нерон, соображающий еле-еле.
Знаменья говорили, что он умрет, не избежав этой беды,
Что он, смертный, мог сделать? Но он не хуже, чем я или ты.

Положим, ты знаешь час этот самый, и издавна, –
«Бойся пятого часа» - хоть ты при власти и огромна она,
Не вычеркнешь ничто из дня, или день из года, но хоть что одно
Почему не вычеркнешь? А если вычеркнешь, не будет ли то чудно?

Положим, был ты горд своей красотой, но облысел слегка?
Положим, нога раньше прямая, быстро иссохла и уже тонка?
Попробуй как Домициан, классический постельный трюк,
Доказать бессмертие, чтоб нести империи гнет, не выпуская из рук.

Положим, мечтал, чтоб золотой горб дал ростки на твоей спине,
И столь успешная ноша позволяла дышать, но не вполне,
Положим, молния обуглила в твоей спальне все простыни,
И с твоей статуи буря сорвала имя, и в склеп забросила в черные дни —

Что ж, это случилось с ним. И вот, сюрприз, не возвышающий дух,
Он запирался в комнате, и часами отрывал крылышки у мух.
Человек, муха, шансов у них нет. Где бродил он, из лунного камня зал
С зеркалами, не надо оглядываться через плечо – не грозит ли ему кинжал.

Прекратим грубые шутки – это не Домициан, это ты сам,
И предвестия так дурны, так дурны, и люди не врут, по часам
Усердно добродетель приходит vis-à-vis, как будто из снов,
И на закате музыку слышно тихую, как сон, раздающуюся из-под лопухов,

Что до Домициана, то первая из ран находит его пах,
Он скребется, как кот, но лезвие входит, завершая взмах,
И тело его съеживается, предавая, и какой в ночи ритуал
Над ним исполнит старая нянюшка, аполитичная, тоже ведь не идеал.

Оригинал:

https://www.google.com/books/edition/Poetry/3lddDwAAQBAJ?hl=en&gbpv=1&dq=Robert+penn+Warren+apology+for+domitian&pg=PA505&printsec=frontcover ( стр 505)