![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Рисовать Шурик не умел. Не говоря уже о монументальных достижениях Сикейроса или Церетели. Однако оказалось, что возможности прирожденного художника неисчерпаемы, если есть достойная мотивация. В восьмидесятых годах квартира в престижном районе уже превратилась в схоластические руины, требующие немедленного Возрождения. Хотя на кухне стены были исписаны стихами фрэндов не хуже чем в ЦДЛ или фейсбуке, по которым ползали любопытные тараканы с тысячелетним опытом чтения поэзии от Гомера до Евтушенко. Дело дошло до того, что восьмилетняя дочка стала заполнять еще пустые наружные стены шкафа для посуды и дефицитной сковороды на той же кухне вдохновенной поэмой о Пушкине - « Ты убил Пушкина, Дантес, я зашинкую тебя в бочке, как японского городового..», итд, до самого пола.
И тогда встал вопрос о крупной сумме денег под ремонт или перестройку.
Денег к тому времени было много, ибо Шурик уже уволился с работы, устроившись для отмазки в трудовой книжке завхозом в школе тюрьмы для уголовников рецидивистов и оставив надежду на защиту кандидатской диссертации, где оставалось дописать только главу о термодинамике жидкого раствора, и о чем он уже договорился со знакомыми физиками, еще помнящими математику, несмотря на то что, как и Шурик, они поголовно занимались доходным бизнесом по незаконному изготовлению раскрашенных портретов населения страны, еще хранящего семейные устои и увешивающего стены изображениями свадеб и похорон. Однако деньги постоянно крутились в обороте, и собрать едино разовую сумму не представлялось возможным.
И тогда появился предприимчивый друг, и предложил участие в совместном предприятии, ибо он собирал деньги на диссертацию докторскую в области криогенной физики на сопутствующие ей расходы и тоже нуждался в крупной сумме. Сначала он хотел взять в напарники более близкого друга, одного из основателей современной космологии, близкого сотрудника впоследствии противного леволиберальными взглядами гениального паралитика Хавкинса, но тот после окончания университета был занят должностью сторожа в местном зоопарке и отказал.
Вроде бы нет художественной литературы или исторических исследований об этой грани теневой экономики развитого социализма, так что эта повесть, возможно, заполнит полит- экономическую лакуну и будет любопытна юношам пытливым нового поколения, выросшим уже при капитализме. Ибо предприятие, в которое пускался Шурик с одной стороны был идеологическим преступлением, а с другой - компромиссом между властью и творческой интеллигенцией вследствие свободы, как осознанной необходимости, и касалось так называемой наглядной агитации, или попросту «наглядки», как о ней говорили ее творцы . Ибо каждой экономической единице буде то колхоз, совхоз или завод должно было иметь монументальную конструкцию при въезде в административную единицу, доску почета с барельефом вождя, стенную газету и даже просто доску для материалов пленума или скрижалей морального кодекса строителя. К этому священнодействию в райкомах приставлялся третий секретарь по идеологии, а в более мелких подразделениях – парторг, которым спускалось указание обеспечить и повесить.
Однако, вступал в действие закон диалектического единства и противоположности, ибо на область или край существовала всего одна художественная мастерская, где заказ можно было ждать пятилетками. Но еще более сложно было разжиться древесиной даже в глухих урочищах Сибири, поскольку заказ на нее поднимался аж до Москвы и спускался еще медленнее. Не говоря уже о продвинутой сверкающей пластмассе . И тогда на помощь приходил НЭП.
Надо заметить для полноты картины, что в отрасли этой существовала и менее достойное ответвление, а именно, продажа предприятиям тканевых изделий, как то знамена, вымпелы победителей трудовых соревнований и полотнища с лозунгами и изречениями вождей красного цвета. Художники – монументалисты в законе призирали этих форточников идеологического фронта, да и работа была довольно пыльная, требующая владения средством передвижения. У Шурика был приятель, еврей из неблагополучного района города двухметрового роста, преуспевавший в этой розничной торговле, и проводящий месяцы в разъездах, когда не жил с русской женой или еврейкой любовницей, тоже практически не выходящей из еще не отремонтированной кухни в квартире Шурика, женщины настолько красивой, что когда однажды Шурик привез на Брайтон своего сотрудника из Техаса, но канадских корней и даже происходящего из тамошних первопоселенцев, и они там натолкнулись на нее, то похотливый канадец потерял дар речи, хотя знал и французский язык.
Цех по изготовлению идеологической продукции находился в пригороде на огороде при неказистой развалюхе, а художником оказался крепыш с явно уголовным прошлым, что Шурик за три месяца проведенных в тюрьме строго режима, пока единицу завхоза не сократили, научился распознавать сразу, когда не путал сидельцев с охраной в тюрьме, если встречал мента без формы. И, между прочим, тюрьма тоже была прибыльным предприятием, где изготавливали импортную мебель по заказам начальства, и рецидивисты трудились не за страх, а за чифирь, завозимый на зону в непомерном количестве теми же ментами.
Хозяин выдал неофитам «показуху» - альбом с образцами продукции и место назначения, где им предстояло освободить государство от лишних денег. Место оказалось далеким, художники блюли конвенцию и в чужую область мог сунуться разве что залетный Паниковский. Можно сказать, дальше сибирских руд, хотя и там, в Читинской области оказались места заключения нескольких декабристов, где Шурику, тоже чуть не ставшему декабристом в бурные шестидесятые, оказаться видно было предопределено судьбой.
Появившись в районом обкоме, художники представились третьему секретарю, который тут же обзвонил обездоленные живописью колхозы и предупредил о прибытии долгожданной помощи, и даже отправил их к первой жертве с первым секретарем ВЛКСМ района, который в дороге допытывался об указаниях последнего пленума ЦК и получил подробную инструкцию к действию, благо Шурик целый год служил секретарем комсомольской организации курса в институте и знал, куда дует ветер в верхах.
Набор прошел быстро и без проблем, если не считать посещения образцово-показательного совхоза, где гордый и вальяжный директор его целый день возил художников по пажитям и коровникам, оснащенных импортными автодоилками, но ничего не заказал, в предвестии скорого наступления капитализма, идеологиями, как известно, пренебрегающего.
По возвращении владелец предприятия начал красить листы пластмассы, а подручные монументалисты учиться забивать гвозди и держать пилу. Ибо продукция перевозилась в разобранном виде, вроде конструктора ЛЕГО, а рамы собирались на материале колхозных лесопилок, пренебрегая бюрократией. И если основа Доски Почета представляла собой патриархальный прямоугольник, то такое сооружение, как монумент при въезде в село, уже имитировало знамя трапециевидной формы и даже чуть извивалось. И если науке забивания гвоздей удалось научиться довольно быстро, то искусство прорезания паза в планке, да еще косого далось большой кровью.
Но была еще одна проблема. Почему - то Шурику втемяшилось в голову, что раз он будет представляться художником, и если ОБХСС сядет на хвост, и попросит нарисовать корову, то тут он и спалится и, возможно, так и останется в декабристских местах.
Вооружившись Вазари и учебником рисования, он стал учиться. Расчертил на квадраты лист ватмана и портрет Брежнева того же размера и аккуратно перенес все детали с одного на другое. Через две недели упорного труда он уже мог нарисовать одним росчерком пера даже Ленина, но только в профиль. В оставшиеся дни перед выездом для сбыта продукции Шурик перешел от графики к покрытию стен фресками и скоро стены, где еще не было стихов, покрылись изображениями персонажей из любимых сказок дочери. Основой удар пришелся на потолок конечно, где скоро запарили Летучий Корабль и Карлсон, а у художника, как писал Микеланджело в бессмертном сонете, живот примерзал к заду его.
Тем не менее, предчувствия оправдались, ибо однажды из правления колхоза прибежала встревоженная тетка и сообщила, что Шурика срочно вызывают в райотдел милиции. На попутных грузовиках он с напарником добрался до райотдела, где Шурика подвергли допросу, и скоро выяснилось, что по другому делу. Дело было в том, что намедни в результате пьяной драки один крестьянин убил другого, а свидетели заметили что у нападавшего в прическе была проседь, как и у Шурика, поседевшего половиной головы уже с лет с двадцати, причем со стороны, где располагается гуманитарная часть мозга. Оставлялось удивляться насколько же быстро искусство дошло до масс, если весть о том пронеслась по всему краю. Такой вздох облегчения Шурик помнил у себя только один раз, когда его провели в одном неприметном здании мимо таблички ОБХСС к двери без таблички, но на ежегодный идеологический осмотр курирующим его капитаном КГБ. Напарник Шурика, в будущем основатель корпорации в Сан Диего по замораживанию спермы, во время расследования бегал под окнами, покусывая бородку, как Достоевский перед арестом по делу Петрашевского. Когда Шурик представил неопровержимое алиби, перед ним извинились и попросили прочесть лекцию о современных течениях в живописи перед младшим комсоставом.
В родные пенаты Шурик летел Аэрофлотом, насколько быстро, насколько возможно, ибо не мылся целый месяц и уже не мог терпеть запах собственной плоти, обтянутой поясом с невероятной суммой денег. Которых вполне хватило на ремонт. Ремонт делал кандидат филологических наук. Однако Шурик оставил себе сооружение стенного шкафа, и не простого, а в срезе трапецеидального, по тому же чертежу, что и монумент при въезде в колхоз, и что, возможно, было лучшее, что он создал в своей жизни и оставил на покинутой родине, не успев оснастить шкаф дверцами. Говорят, что монумент снесли в лихие 90-е.
И тогда встал вопрос о крупной сумме денег под ремонт или перестройку.
Денег к тому времени было много, ибо Шурик уже уволился с работы, устроившись для отмазки в трудовой книжке завхозом в школе тюрьмы для уголовников рецидивистов и оставив надежду на защиту кандидатской диссертации, где оставалось дописать только главу о термодинамике жидкого раствора, и о чем он уже договорился со знакомыми физиками, еще помнящими математику, несмотря на то что, как и Шурик, они поголовно занимались доходным бизнесом по незаконному изготовлению раскрашенных портретов населения страны, еще хранящего семейные устои и увешивающего стены изображениями свадеб и похорон. Однако деньги постоянно крутились в обороте, и собрать едино разовую сумму не представлялось возможным.
И тогда появился предприимчивый друг, и предложил участие в совместном предприятии, ибо он собирал деньги на диссертацию докторскую в области криогенной физики на сопутствующие ей расходы и тоже нуждался в крупной сумме. Сначала он хотел взять в напарники более близкого друга, одного из основателей современной космологии, близкого сотрудника впоследствии противного леволиберальными взглядами гениального паралитика Хавкинса, но тот после окончания университета был занят должностью сторожа в местном зоопарке и отказал.
Вроде бы нет художественной литературы или исторических исследований об этой грани теневой экономики развитого социализма, так что эта повесть, возможно, заполнит полит- экономическую лакуну и будет любопытна юношам пытливым нового поколения, выросшим уже при капитализме. Ибо предприятие, в которое пускался Шурик с одной стороны был идеологическим преступлением, а с другой - компромиссом между властью и творческой интеллигенцией вследствие свободы, как осознанной необходимости, и касалось так называемой наглядной агитации, или попросту «наглядки», как о ней говорили ее творцы . Ибо каждой экономической единице буде то колхоз, совхоз или завод должно было иметь монументальную конструкцию при въезде в административную единицу, доску почета с барельефом вождя, стенную газету и даже просто доску для материалов пленума или скрижалей морального кодекса строителя. К этому священнодействию в райкомах приставлялся третий секретарь по идеологии, а в более мелких подразделениях – парторг, которым спускалось указание обеспечить и повесить.
Однако, вступал в действие закон диалектического единства и противоположности, ибо на область или край существовала всего одна художественная мастерская, где заказ можно было ждать пятилетками. Но еще более сложно было разжиться древесиной даже в глухих урочищах Сибири, поскольку заказ на нее поднимался аж до Москвы и спускался еще медленнее. Не говоря уже о продвинутой сверкающей пластмассе . И тогда на помощь приходил НЭП.
Надо заметить для полноты картины, что в отрасли этой существовала и менее достойное ответвление, а именно, продажа предприятиям тканевых изделий, как то знамена, вымпелы победителей трудовых соревнований и полотнища с лозунгами и изречениями вождей красного цвета. Художники – монументалисты в законе призирали этих форточников идеологического фронта, да и работа была довольно пыльная, требующая владения средством передвижения. У Шурика был приятель, еврей из неблагополучного района города двухметрового роста, преуспевавший в этой розничной торговле, и проводящий месяцы в разъездах, когда не жил с русской женой или еврейкой любовницей, тоже практически не выходящей из еще не отремонтированной кухни в квартире Шурика, женщины настолько красивой, что когда однажды Шурик привез на Брайтон своего сотрудника из Техаса, но канадских корней и даже происходящего из тамошних первопоселенцев, и они там натолкнулись на нее, то похотливый канадец потерял дар речи, хотя знал и французский язык.
Цех по изготовлению идеологической продукции находился в пригороде на огороде при неказистой развалюхе, а художником оказался крепыш с явно уголовным прошлым, что Шурик за три месяца проведенных в тюрьме строго режима, пока единицу завхоза не сократили, научился распознавать сразу, когда не путал сидельцев с охраной в тюрьме, если встречал мента без формы. И, между прочим, тюрьма тоже была прибыльным предприятием, где изготавливали импортную мебель по заказам начальства, и рецидивисты трудились не за страх, а за чифирь, завозимый на зону в непомерном количестве теми же ментами.
Хозяин выдал неофитам «показуху» - альбом с образцами продукции и место назначения, где им предстояло освободить государство от лишних денег. Место оказалось далеким, художники блюли конвенцию и в чужую область мог сунуться разве что залетный Паниковский. Можно сказать, дальше сибирских руд, хотя и там, в Читинской области оказались места заключения нескольких декабристов, где Шурику, тоже чуть не ставшему декабристом в бурные шестидесятые, оказаться видно было предопределено судьбой.
Появившись в районом обкоме, художники представились третьему секретарю, который тут же обзвонил обездоленные живописью колхозы и предупредил о прибытии долгожданной помощи, и даже отправил их к первой жертве с первым секретарем ВЛКСМ района, который в дороге допытывался об указаниях последнего пленума ЦК и получил подробную инструкцию к действию, благо Шурик целый год служил секретарем комсомольской организации курса в институте и знал, куда дует ветер в верхах.
Набор прошел быстро и без проблем, если не считать посещения образцово-показательного совхоза, где гордый и вальяжный директор его целый день возил художников по пажитям и коровникам, оснащенных импортными автодоилками, но ничего не заказал, в предвестии скорого наступления капитализма, идеологиями, как известно, пренебрегающего.
По возвращении владелец предприятия начал красить листы пластмассы, а подручные монументалисты учиться забивать гвозди и держать пилу. Ибо продукция перевозилась в разобранном виде, вроде конструктора ЛЕГО, а рамы собирались на материале колхозных лесопилок, пренебрегая бюрократией. И если основа Доски Почета представляла собой патриархальный прямоугольник, то такое сооружение, как монумент при въезде в село, уже имитировало знамя трапециевидной формы и даже чуть извивалось. И если науке забивания гвоздей удалось научиться довольно быстро, то искусство прорезания паза в планке, да еще косого далось большой кровью.
Но была еще одна проблема. Почему - то Шурику втемяшилось в голову, что раз он будет представляться художником, и если ОБХСС сядет на хвост, и попросит нарисовать корову, то тут он и спалится и, возможно, так и останется в декабристских местах.
Вооружившись Вазари и учебником рисования, он стал учиться. Расчертил на квадраты лист ватмана и портрет Брежнева того же размера и аккуратно перенес все детали с одного на другое. Через две недели упорного труда он уже мог нарисовать одним росчерком пера даже Ленина, но только в профиль. В оставшиеся дни перед выездом для сбыта продукции Шурик перешел от графики к покрытию стен фресками и скоро стены, где еще не было стихов, покрылись изображениями персонажей из любимых сказок дочери. Основой удар пришелся на потолок конечно, где скоро запарили Летучий Корабль и Карлсон, а у художника, как писал Микеланджело в бессмертном сонете, живот примерзал к заду его.
Тем не менее, предчувствия оправдались, ибо однажды из правления колхоза прибежала встревоженная тетка и сообщила, что Шурика срочно вызывают в райотдел милиции. На попутных грузовиках он с напарником добрался до райотдела, где Шурика подвергли допросу, и скоро выяснилось, что по другому делу. Дело было в том, что намедни в результате пьяной драки один крестьянин убил другого, а свидетели заметили что у нападавшего в прическе была проседь, как и у Шурика, поседевшего половиной головы уже с лет с двадцати, причем со стороны, где располагается гуманитарная часть мозга. Оставлялось удивляться насколько же быстро искусство дошло до масс, если весть о том пронеслась по всему краю. Такой вздох облегчения Шурик помнил у себя только один раз, когда его провели в одном неприметном здании мимо таблички ОБХСС к двери без таблички, но на ежегодный идеологический осмотр курирующим его капитаном КГБ. Напарник Шурика, в будущем основатель корпорации в Сан Диего по замораживанию спермы, во время расследования бегал под окнами, покусывая бородку, как Достоевский перед арестом по делу Петрашевского. Когда Шурик представил неопровержимое алиби, перед ним извинились и попросили прочесть лекцию о современных течениях в живописи перед младшим комсоставом.
В родные пенаты Шурик летел Аэрофлотом, насколько быстро, насколько возможно, ибо не мылся целый месяц и уже не мог терпеть запах собственной плоти, обтянутой поясом с невероятной суммой денег. Которых вполне хватило на ремонт. Ремонт делал кандидат филологических наук. Однако Шурик оставил себе сооружение стенного шкафа, и не простого, а в срезе трапецеидального, по тому же чертежу, что и монумент при въезде в колхоз, и что, возможно, было лучшее, что он создал в своей жизни и оставил на покинутой родине, не успев оснастить шкаф дверцами. Говорят, что монумент снесли в лихие 90-е.
