alsit25

I

Легкая поступь слышит тебя, и начинается яркость
Бога шаги на полях мысли,
      быстрой походкой прелюбодея в сердце.
Кто же идет там?
      Когда я там вижу лицо твое быстрое
ноты старинной музыки шагают в пространстве,
реверберация торса греческой лиры.

На полотне Гойи Амур и Психея
обладают уязвленной чувственной грацией
задетой искуплением. Медный свет
падающий на хрупкое тело смуглого мальчика
суть его суетная судьба, которая посылает душу плакать
из слепой невинности, обольщенную
     тусклостью,
в лишения вожделеющего зрения.

Но глаза на картине Гойи нежны
многословны, с восторгом впитывают пламя.
Их тела уступают силе.
      Волны явного наслаждения
окутывают их печалью, предшествующей их нетерпению.

Бронза томления, роза, сжигающая
      их конечности, губы,
кончики пальцев, соски. Он не крылат.
Его бедра суть плоть, облака,
      освещенные закатным солнцем,
горячее свечение в чреслах видимого.

Но их нет в пейзаже.
      Они существуют в малоизвестном.

Ветер, развевающий паруса, служит им.
Две ревнивые сестры жаждут ее гибели
      служат им.
Потому что она невежественна, не ведает о том, что станет Любовью,

      то и служит им.
Мрак служит им.
Масло, обжигающее его плечо, служит им,
служит их истории. Судьба, кружась,
      затягивает нити для Любви.

Ревность, невежество, обида. . . служат им.

II

Это магия. Это страстное исчезновение.
А если они состарятся? Боги
      не допустят этого.
      Психея законсервирована.

Со временем мы видим трагедию, потерю красоты
      великолепной юности
сбережений богов — но с этого предела
      только возраст
красив. Это к старым поэтам
      мы идем, к их запинанию,
к их неизменной нeправедности но имеющей стиль,
      к их разнообразной правде,
      к старым лицам,
к словам льющимся как слезы из
полноты запасов  хранимых  временем.

Мазок. Эти штришки. Холод.
      Старик, немощный, не отступает.
Вспоминает. Период так краток,
      только часть слова ран-ных.

    Творцы громов снисходят,

Разсоединив новь. Лагол.
      Настоящие зубчатые Со
Единенные что ты. Штаты. Тяжелый ком?
      Облако.  Вторгается в мозг. Что
      если сирень всегда в этом дворе цветет?

Гувер, Рузвельт, Трумэн, Эйзенхауэр…
где среди этих находится власть
что может растрогать сердце? Какой цветок нации
невесты испытал полный восторг?
Гувер, Кулидж, Хардинг, Уилсон
слышат, как фабрики человеческих страданий производят товары.
Кому звонят святые заутрени сердца?
Благородные люди в утренней тишине слышат
Индейцев, поющих яростный реквием континента.
Хардинг, Уилсон, Тафт, Рузвельт,
Идиоты бормочущие в дверях невесты,
слышат крики людей в бессмысленных долгах и в войне.
Где среди них обитает дух
который реставрирует страну в продуктивном порядке?
МакКинли, Кливленд, Гаррисон, Артур,
Гарфилд, Хейс, Грант, Джонсон,
обитают в корнях озлобления сердца.
Как грустное «среди переулков и в старых лесах»
   перекликается с любовью Уитмена к Линкольну!

Тогда преемственности нет. Только несколько
      вех добра еще остаются. Я тоже
ибо я нация пережившая ущерб
      где дымы постоянного опустошения
затмевают пламя.
                              По огромным шрамам зла
      Я тянусь к песне людей моего племени
      и снова бью по нагой струне
под которую пел старина Уитмен. Великая ошибка!
      кричавшая:
«Тема креативная и перспективна».
      «Он президент директив.»

      Я всегда вижу, как меняется изнанка,
испарения, которые ранят нежный пейзаж.
Откуда и далее расцветает
Сирень мужества в повседневности
Стремясь навстречу естественному размеру.

III     (Чарльзу Ольсену)

Обязанности Психеи — сортировка семян
пшеница ячмень овес мак кориандр
анис фасоль чечевица горох — каждое зерно
                                  на своем месте
                                                               до
наступления темноты;

собирать золотую шерсть с овец-каннибалов
(ибо душа должна плакать
       и приблизиться к смерти);

мучительный Ад для гроба, который хранит Прозерпина
                                       и не должно ему быть открытым…содержа красоту?

     
нет! Меланхолия свернулась, как змея
                                                          это смертельный сон
      нам не разрешено
                                     поддаться ему.

Есть старые обязанности.
Ты слышал их раньше.

Они должны быть невозможны. Психея
должен отчаиваться, да привести к ней
                                                инструктора по насекомым;
должна повиноваться наставлениям зеленого тростника;
быть спасенной от самоубийства говорящей башней,
      должен следовать букве
      сумасбродных инструкция.

В сюжете муравьи помогают. Старик в Пизе
      помешанный в чьем уме
(рисовать литеры) все семена
            как одинокий муравей из разрушенного муравейника
был частично восстановлен ​​насекомым, был
      поддержан ящерицей

                      (рисовать литеры)
ветер является частью процесса
                      определяет нацию ветра —

      отец многих понятий,
                                        Кто?
впустил свет во тьму? начал
многочисленные движения страсти?

                                                       Запад
с востока    толкают люди.
                              благословлены острова
(прокляты) плывущие под солнцем,

   человек, над которым солнце зашло!

Это герой, который одолевает восток
супротив ходу солнца, чтобы освободить рассвет    и должен он
                                приударить за Дочерью Ночи,
колдовство, черный страстный гнев, алчные царицы,
чтобы из Трои возвратилось руном солнце,
      Колхида, Индия. . . все эти пылающие армии
истощенные, ему должно бороться в одиночку пока не зажгутся костры Дня.

                                             Свет, который есть Любовь
устремляется к страсти. Он граничит с темнотой.
      Розы и кровь переполняют облака.
      Одиночные первые всадники становятся легендой.

Эта земля, где я стою, была легендой
во времена моих дедов: угонщиков скота,
   племен животных, пасторов, золота.
Это был Запад. Его пейзажи видели художники
   в рассеянном свете, в меланхолии,
в безднах, оставленных ледниками, как если бы они были солнцем
   первобытной резьбой пустых огромностей
                                 на скале.
Змеи подстерегают
охраняя секреты.                Те первые
                                 пережившие одиночество.

       Scientia
держит лампу, движимая сомнением;
Эрос обнаженный в предвидении
улыбается во сне;      и свет
пролит, обжигая его плечо — поругание
     побеждающее легенду —
страсть, смятение, тоска, поиск
     переполняют все там, где
потерян Возлюбленный. Психея скитается
жизнь за жизнью, моя жизнь, стоянка
      за стоянкой,
быть судимой
          без перерыва, без
новостей, зная только… но что она знала?
      Оракул в Милете говорил
истину, конечно: что был он Змеем-Желанием
      что летит по воздуху,
монстр-муж.  Но она видела его прекрасным

кому глашатай Аполлона  велел излучать
      боль
неизлечимую      для тех
      кто ранен его стрелами.

Рильке, разорванный шипом розы
чернел приближаясь к Эросу. Купидонова смерть!
      что не примет "нет" за ответ.

IV

       О, да!    Благослови поступь, где
шаг за шагом    идущий по краю
(на Маверик-роуд    снег
глухой стук за стуком   с крыши
кружит вокруг дома - еще одни шаги)

   эта стопа       сообщает
весом всего сущего
      что может быть неуловима
не более чем близость к разуму
      единственного образа

             О, да!    это
самая дорогая
      каталитическая сила, которая очищает
дни жизни в окружающей среде!

Да, красива редкая дикая девственная природа!
Девственная природа, которая проверяет силу моего укрощенного разума,
      очищенное пространство в войне с индейцами,
здоровье, приготовившееся встретить смерть,
      упрямые гимны взмывают
в разветвлениях враждебного воздуха

      и тот, уже не пленный, уступает дорогу.

Кто там? О, пусть светит свет!
      Индейцы уступают дорогу, пространство гибнет
Великая Смерть уступает дорогу   и не готовя нас.
      Похоть уступает дорогу.     Луна уступает дорогу.
Ночь уступает дорогу. Ежеминутно День увеличивается.

Она увидела тело любимого
      расчлененное при пробуждении. . . или то было рядом? Что с воза упало то пропало мы пели
      когда мы были детьми   или нас учили петь
до того, как началась наша история,      и мы начались
      кто был любим    наша  жизнь животных
по направлению к Возлюбленным,             клялись  быть Хранителями.


На холме до того, как пришел ветер
трава двигалась к единому морю,
      стебель за стеблем кружил в танце волнами.

Там дети в хороводе то влево.
Там дети в хороводе то вправо.
      Танцуя. . . Танцуя. . .

И одинокая душа поднимается через мальчика к королю
      Кто видит сны в пещерах истории.
Кругами кругами ходят дети.
      Лондонский мост, это царствие гибнет.

Мы зашли так далеко, что все старые истории
шепчут опять
Mount Segur, Mount Victoire, Mount Tamalpais
. . .
      встают чтобы поклоняться мистерии Любви!

(Ода? Искусство Пиндара, говорят нам в журналах, было не статуей, а мозаикой, нагромождением метафор. Но если оно был архаичным, не классическим, пережитком устаревшего стиля, тогда, возможно, в пережитке хранились древние голоса, направлявшие сердце.
Вот так на помощь мне пришла строчка из хвалебной песни в романе, который я читал. Психея, парящая, готовая к прыжку — и Пиндар тоже, пишут там, заходят слишком далеко, грозят падением — прислушиваясь к башне, которая говорит: Послушайте Меня! Оракул сказал: Отчаяние! Сами боги ненавидят его силу. И тогда девственный цветок тьмы отпадает от плоти нашей плоти, от которой повсюду...

информационные потоки
         это тоска. Строка Пиндара
      движется из пределов моего светильника
         по направлению к утру.

      На рассвете, которого нет нигде
         я видел своевольных детей

ведущих хоровод по часовой стрелке и против нее.

Оригинал:


https://www.poetryfoundation.org/poems/46316/a-poem-beginning-with-a-line-by-pindar