У. Стивенс Le Monocle de Mon Oncl

[alsit25]

I

«Мать небесная, царица облаков,
О скипетр солнца, венец луны,
Нет ничего, нет, нет, никогда ничего,
Как смятые края слов, что убивают».
И поэтому я издевался над ней изрядно
Или это я издевался сам над собой?
Мне бы мыслящим камнем быть порой.
Море с пеной мыслей навязывается снова
таким же сияющим пузырем. А потом
всплывает из более соленого колодца
внутри меня, взрывает водянистый слог.

II.

Красная птица летит по золотому дну.
Ищет себе хор красная птица одна
Среди хоров ветра и влаги, и крыла.
Поток с перьев стечет, когда найдет.
Мне разобрать эти скомканные дела?
Я счастливчик, наследников в виду;
Ибо так я говорю весне – пришла!
Эти хоры приветствий прощаются со мной.
Ни одна весна не минует меридиан.
Но ты упорен в смешном блаженстве
Заставить поверить звездную connaissance.

III.

Не зря же эти старые китайцы
Чистили перышки у горных вод
Или на Янцзы изучали свои бороды?
Я не сыграю гладкие исторические гаммы.
Ты знаешь, как искали красавицы Утамаро
Конец любви в своих всеговорящих косах.
Ты знаешь горные coiffures Бата.
Увы! Неужели все цирюльники жили зря,
Ведь ни один завиток не сохранился?
Почему, не пожалев этих прилежных призраков,
Ты начинаешь протекать в прическе после сна?

IV.

Этот сочный безупречный плод жизни
Падает, кажется, на землю отяжелев.
Когда ты была Евой, его едкий сок был сладок,
Невкусный, в райском, садовом воздухе.
Яблоко служит не хуже черепа,
Книга, читаемая как канон круговой,
И она превосходна тем, что она о том
Что, как черепа, уходит гнить под землей.
И в том преуспев, что, как тот плод
Любви, слишком безумна, чтобы ее читать.
Раньше человек читал, чтобы скоротать время.

V

На высоком западе горит яро звезда.
Для зажигательных пацанов горит она
И для благоухающих дев, рядом с ними.
Это мера интенсивности любви
Это также мера живости земли.
Для меня электрический ход светлячка
Отбивает время еще одного года.
А ты? Помнишь, как появились сверчки
Из материнской травы, как родственники,
В бледных ночах, когда первые образы
Намекнули на твою связь с этой пылью.

VI

Если люди в сорок лет рисуют озера,
Эфемерные печали сливаются для них в одну,
Базовый сланец, универсальный оттенок.
Субстанция, преобладающая в нас.
Но в нашей лирике лирики различают
Такие флуктуации, что переписчики
Бездыханны, ожидая причудливого поворота.
Когда лирики лысеют, лирика усыхает
До пределов учебной программы
Рефлектирующих лекторов изгоев.
Это тема для Гиацинта только.


VII

Мулы под ангелами идут не спеша.
Из засолнечной дали, по тропе трепеща
Снисходит звон колокольчиков их.
Погонщики мулов изящны весьма.
А центурионы хохочут и бьют
Вопящими кружки по столам.
Притча эта сводится вот к чему:
Небесный мед может придёт или нет,
Но в одночасье приходит и уходит земля.
Вдруг эти курьеры с караваном привезли
Девицу, размалеванную и вечно в цвету.

VIII

Как бестолковый ученый, смотрю,
Любовно на древний ракурс в новом свете.
Он приходит, плодоносит и умирает.
Тривиальный образ открывает путь к истине.
Наше цветение ушло. Мы – плод его.
Две золотые тыквы на наших лозах,
В осеннюю погоду забрызганы инеем,
Искажены здоровой полнотой, гротеск.
Висим, бородавчатые кабачки, с прожилками,
Смеющееся небо завидит нас двоих
В гниющей кожуре после зимних дождей.


IX.

В стихах диких, полных шума,
Громко от криков, от столкновений,
Когда со страхом помыслю о тех, кто
Свершились на войне, празднуя
Веру сороколетия, подопечного Купидона.
Почтенное сердце, самый похотливый образ
Не слишком похотлив для расширения.
Я передразниваю звуки, мысли, все сущее
Ради музыки и манер паладинов
Чтобы сделать жертву уместной. Где найти
Браваду, достойную этого великого гимна?


X.

Воображенья щеголи в своих стихах
В мистических потоках оставляют сувениры,
Стихийно орошая их пески
Я йомен, как и принято у них,
Не ведаю ни древ волшебных
Ни золотисто-красных их плодов.
Но знаю древо, которое несет
Похожее на то, что я в виду имею.
Гигантское, с надежною верхушкой,
К которой птицы долетят однажды.
Потом верхушку древо то пригнет.


XI.

Когда бы секс был всем, то каждая рука
Могла заставить нас пищать, как кукол,
Но ведь бессовестны и вероломны судьбы,
Смеемся, плачем, стонем и ворчим,
Со скорбным героизмом, и тянем руки
И от безумия, и от восторга, невзирая
На первобытный нам закон. Тоскливый час!
Вчера сидели мы у розового водоема
С кувшинками летящими на желтом,
И свету звезд сродни, пока утроба
Лягушечья не выдала ужасные аккорды.


XII

Это сизый голубь, кружит над сизым небом,
На одном крыле, и круг за кругом
Это белый голубь, падает, бия крылом,
Устав от полета. Как мрачный раввин, я
Наблюдал смолоду природу бытия
В надменной учебе. Находя каждым днем
Что человек суть комок в раскрошенном мире
Как розовый раввин, позже я искал
И еще ищу истоки и течение
Любви, но до сих пор я не знал
Что у падающего такая четкая тень.

Оригинал:


https://poets.org/poem/le-monocle-de-mon-oncle