Д. Сэлинджер Тедди
Nov. 13th, 2022 07:16 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
alsit25—Я сделаю твой день изысканным, приятель, если ты не слезешь с этого чемодана сию же минуту. И я серьезно, — сказал мистер МакАрдл.
Он говорил с двуспальной кровати, расположенной подальше от иллюминатора. Яростно, скорее всхлипывая, чем вздыхая, он оттолкнул ногой покрывало, освободив лодыжки, как будто всякое одеяло могло вдруг стать слишком тяжким для его загорелого, изнуренного вида тела. Он лежал навзничь, в одних пижамных брюках, с зажженной сигаретой в правой руке, достаточно неудобно, чтобы почти мазохистски упереться в основание изголовья. Его подушка и пепельница валялись на полу между его кроватью и кроватью миссис МакАрдл. Не поднимаясь, он протянул обнаженную, воспаленно-розовую правую руку и стряхнул пепел к тумбочке.
— Октябрь, Господи помилуй, — сказал он. — Если это октябрьская погода, дайте мне август.
Он снова повернул голову вправо, к Тедди, ища неприятностей.
— C'mon, — сказал он. — Какого черта, по-твоему, я говорю? Ради моего здоровья? Слезай, пожалуйста.
Тедди стоял на борту нового, воловьей кожи «Гладстона», чтобы лучше видеть из открытого иллюминатора каюты родителей. На нем были крайне грязные белые кроссовки без носков, шорты из декоративной ткани, слишком длинные для него и, по крайней мере, на размер больше, чрезмерно выстиранная футболка с дыркой, размером с монету, на правом плече и нелепо красивый черный ремень из кожи аллигатора. Ему необходимо было постричься, особенно на затылке, где волосы располагаясь настолько плохо, насколько это может случиться с маленьком мальчиком, обладателем почти взрослой головы и тростниковой шеи.
— Тедди, ты меня слышал?
Тедди не высовывался из иллюминатора далеко и опасно, как обычно маленькие мальчики склонны высовываться из открытых иллюминаторов, обе его ноги прочно стояли на поверхности "Гладстона", но стоял он на носках. а его лицо было значительно больше снаружи, чем внутри каюты. Тем не менее, он был в пределах слышимости голоса своего отца, голоса, который был совершенно уникален. Мистер МакАрдл играл главные роли не менее чем в трех дневных радиоспектаклях, когда бывал в Нью-Йорке, и у него был голос, который можно было бы назвать голосом исполнителя главной роли третьего сорта: нарциссически глубокий и звучный, функционально готовый в любой момент перехитрить мужчин в той же комнате с ним, а если необходимо, то даже маленького мальчика. Когда он отдыхал от своих профессиональных обязанностей, он, как правило, влюблялся попеременно в чистую громкость и в театральную разновидность тишины постоянства. В данный момент громкость соответствовала случаю.
— Тедди. Черт возьми…ты меня слышал?
Тедди повернулся всем корпусом, не меняя бдительного положения ног на «Гладстоне», и бросил на отца вопросительный взгляд, цельный и чистый. Его совсем небольшие глаза, были слегка скошены, левый глаз больше, чем правый. Они не были скошены настолько, чтобы это было некрасивым или хотя бы сразу бросающимся в глаза. Они были скошены ровно настолько, чтобы их можно было упомянуть, и только в связи с тем, что можно было бы долго и серьезно раздумывать, прежде чем пожелать, чтобы они были менее косыми, или более умными, или более карими, или побольше, как у красавцев.
— Я хочу, чтобы ты слез с этого чемодана, сейчас же. Сколько раз ты хочешь, чтобы я повторил? — спросил мистер МакАрдл.
— Оставайся там, где стоишь, дорогой, — сказала миссис МакАрдл, у которой с раннего утра явно были проблемы с носовыми пазухами. Глаза ее были открыты. — Не сдвигайся ни на дюйм.
Она лежала на правом боку, лицом на подушке, повернувшись влево, к Тедди и иллюминатору, спиной к мужу. Простыня была туго натянута на ее, вероятно, обнаженное тело, прикрывая ее руки и все остальное до подбородка.
— Можешь даже попрыгать, — сказала она и закрыла глаза.
— Раздавит папин чемодан. — сказал мистер МакАрдл спокойно и твердо, обращаясь к затылку жены. — Я заплатил двадцать два фунта за чемодан и вежливо прошу мальчика не вставать на него, и не прыгать. И как это должно звучать? Смешно?
— Если этот чемодан не может выдержать десятилетнего мальчика, который не добрал тринадцати фунтов для своего возраста, я не хочу, чтобы чемодан находился в моей каюте, — сказала миссис МакАрдл, не открывая глаз.
— Знаешь, что я хотел бы сделать? — сказал мистер МакАрдл. – Я хотел бы раскроить твою чертову голову.
— Почему бы и нет?
Мистер МакАрдл резко приподнялся на локте и раздавил окурок о стеклянную поверхность прикроватной тумбочки.
— На днях... — мрачно начал он.
— Однажды у тебя случится трагический, трагический сердечный приступ, — сказала миссис МакАрдл, не прилагая никаких усилий. Не раскрывая рук, она плотнее натянула покрывало на тело и подоткнула его. — Будут скромные, но со вкусом похороны, и все будут спрашивать – кто эта привлекательная женщина в красном платье, которая сидит в первом ряду, флиртует с органистом и выставляя себя…
— Ты так чертовски смешна, что это даже не смешно, — сказал мистер МакАрдл, снова неподвижно лежа на спине.
Во время этой короткой беседы Тедди отвернулся и снова стал смотреть в иллюминатор.
— Мы прошли мимо «Королевы Марии» сегодня в три тридцать два утра, шедшую в другую сторону, если кому интересно, — медленно сказал он. — В чем я сомневаюсь.
Его голос был странно и красиво грубым, как голоса некоторых маленьких мальчиков. Каждая фраза была похожа на маленький древний остров, залитый миниатюрным морем виски.
— У того стюарда, которого Бупер презирает, это было на доске объявлений.
— Я сделаю тебя Королевой Марией, приятель, если ты не слезешь с этого чемодна сию же минуту, — сказал его отец. Он повернул голову к Тедди. — Слезь с него сейчас же. Иди подстригись или что-нибудь такое.
Он снова посмотрел на затылок жены.
— Он выглядит не по годам развитым, упаси боже.
— У меня нет денег, — сказал Тедди.
Он покрепче уложил руки на подоконник иллюминатора и опустил подбородок на тыльную сторону ладоней.
— Мама, знаешь того мужчину, который сидит рядом с нами в ресторане? Не самого худого. Другого, за тем же столом. Рядом с местом, где наш официант ставит поднос.
— Ммм, — сказала миссис МакАрдл. — Тедди. Милый. Дай маме поспать еще пять минут, как хороший мальчик.
— Подожди секунду. Это довольно интересно, — сказал Тедди, не отрывая подбородка от места его покоя и взгляда от океана. — Недавно он был в спортзале, когда Свен меня взвешивал. Он подошел и начал со мной разговаривать. Он слышал последнюю запись, которую я сделал. Не ту, что в апреле. Ту, что в мае. Он был на вечеринке в Бостоне как раз перед отъездом в Европу, и кто-то на вечеринке знал кого-то из комиссии Лейдеккера. Он не сказал кого, и они раздобыли мою последнюю кассету и врубили ее на вечеринке. Кажется, он очень заинтересован в этом. Он друг профессора Бэбкока. Судя по всему, он сам учитель. Он сказал, что все лето был в Тринити- колледже в Дублине.
— О? — сказала миссис МакАрдл. — На вечеринке ее крутили?
Она лежала, сонно глядя на тыльную часть ног Тедди.
— Наверное, да, — сказал Тедди. — Он рассказал Свену довольно много обо мне, как раз в тот момент, когда я стоял там. Это было несколько неловко.
— Почему это должно было быть неловко?
Тедди поколебался.
— Я сказал «несколько» неловко. Я уточнил.
— Я тебя уточню, приятель, если ты не уберешься к черту с чемодана, — сказал мистер МакАрдл. Он только что закурил новую сигарету. — Я считаю до трех. Раз, черт возьми… Два…
Миссис МакАрдл вдруг спросила тыльную сторону ног Тедди:
— Который сейчас час? Разве у вас с Бупер нет урока плавания в десять тридцать?
— У нас есть время, — сказал Тедди. — Влум!
Внезапно он высунул почти всю голову из иллюминатора, подержал ее там несколько секунд, а затем высунул ровно настолько, чтобы сообщить: — Кто-то только что выбросил в окно целый мусорный бак апельсиновых корок.
— В окно. В окно, — саркастически сказал мистер МакАрдл, стряхивая пепел. — В иллюминатор, приятель, в иллюминатор.
Он взглянул на жену.
— Позвони в Бостон. Быстрее, позвони по телефону приемной комиссии Лейдеккера.
— О, ты такой блестящий остроумец, — сказала миссис МакАрдл. — Стоит ли тебе так стараться?
Тедди втянул в каюту большую часть своей головы.
— Они очень хорошо плавают, — сказал он, не оборачиваясь. — Это интересно.
— Тедди. В последний раз. Я досчитаю до трех, а потом…
— Я хочу сказать, что не так интересно, что они плавают, — сказал Тедди. — Интересно, что я знаю о том, что они там. Если бы я их не видел, то и не знал бы, что они там, а если бы я не знал, что они там, то не мог бы сказать, что они даже существуют. Это очень хороший, совершенный пример того, как...
— Тедди, — перебила миссис МакАрдл, даже не пошевелившись под покрывалом. — Пойди найди мне Бупер. Где она? Я не хочу, чтобы она сегодня снова расслаблялась на этом солнце с этим лоботрясом.
— Она достаточно прикрыта. Я заставил ее надеть комбинезон, — сказал Тедди. — Некоторые из них сейчас начинают тонуть. Через несколько минут единственное место, где они все еще будут плавать, будет в моем сознании. Это довольно интересно, потому что, если посмотреть на это под определенным углом, именно там они и начали плавать в первую очередь. Если бы я вообще никогда здесь не стоял или если бы кто-нибудь пришел и отрубил мне голову, пока я был...
— Где она сейчас? — спросила миссис МакАрдл. — Посмотри на маму минутку, Тедди.
Тедди повернулся и посмотрел на мать.
— Что? — сказал он.
— Где сейчас Бупер? Я не хочу, чтобы она снова слонялась вокруг шезлонгов, беспокоя людей. Если этот ужасный человек…
— С ней все в порядке. Я дал ей камеру.
Мистер МакАрдл приподнялся на одной руке.
— Ты дал ей камеру, — сказал он. — Что за идиотская идея? Мою чертову «лейку»! Я не позволю, чтобы шестилетний ребенок слонялся повсюду…
— Я показал ей, как держать фотоаппарат, чтобы она его не уронила, — сказал Тедди. — И я вынул пленку, естественно.
— Мне нужна эта камера, Тедди. Ты меня слышишь? Я хочу, чтобы ты слез с этого чемодана сию же минуту, и я хочу, чтобы эта камера вернулась в эту комнату через пять минут… или среди пропавших без вести будет один маленький гений. Это ясно?
Тедди развернулся на «Гладстоне» и сошел с него. Он наклонился и завязал шнурок на левой кроссовке, а отец, все еще приподнявшись на локте, смотрел на него, наблюдая.
— Скажи Бупер, что она мне нужна, — сказала миссис МакАрдл. — И поцелуй маму.
Закончив завязывать шнурки кроссовок, Тедди небрежно поцеловал мать в щеку. Она, в свою очередь, вытащила из-под простыни левую руку, словно намереваясь обхватить ею Тедди за талию, но к тому времени, как она вытащила ее из-под простыни, Тедди уже ушел. Он обошел ее и выдвинулся в пространство между двумя кроватями. Он нагнулся и выпрямился, держа подушку отца под левой рукой и стеклянную пепельницу, стоявшую раньше на прикроватной тумбочке, в правой руке. Переложив пепельницу в левую руку, он подошел к прикроватной тумбочке и ребром ладони правой руки смел в пепельницу отцовские окурки и пепел. Затем, прежде чем поставить пепельницу на место, он тыльной стороной руки смахнул слой пепла со стеклянной поверхности тумбочки. Он вытер руку о ситцевые декоративные шорты. Затем он поставил пепельницу на стекло с величайшей осторожностью, как будто полагал, что пепельница должна стоять строго по центру поверхности прикроватной тумбочки или вообще не ставиться на нее. В этот момент его отец, наблюдавший за ним, внезапно перестал наблюдать за ним.
— Тебе не нужна твоя подушка? — спросил его Тедди.
— Мне нужна моя камера, молодой человек.
— Ты не можешь чувствовать себя комфортно в таком положении. Это невозможно, — сказал Тедди. — Я оставлю это здесь. — Он положил подушку на изножье кровати, подальше от ног отца. Он вышел из каюты.
— Тедди, — сказала его мать, не оборачиваясь. — Скажи Бупер, что я хочу увидеть ее перед уроком плавания.
— Почему бы тебе не оставить ребенка в покое? — спросил мистер МакАрдл. — Ты, кажется, недовольна тем, что у нее есть несколько паршивых минут свободы. Ты знаешь, как ты к ней относишься? Я тебе точно скажу, как ты к ней относишься. Ты обращаешься с ней как с чертовой преступницей.
— Чертовой! О, это мило! Ты становишься слишком англичанином, любимый.
Тедди на мгновение задержался у двери, задумчиво экспериментируя с дверной ручкой, медленно поворачивая ее влево и вправо.
— После того, как я выйду за эту дверь, я могу существовать только в умах всех моих знакомых, — сказал он. — Я могу быть апельсиновой кожурой.
— Что, милый? — спросила миссис МакАрдл через всю каюту, все еще лежа на правом боку.
— Ближе к делу, приятель. Неси сюда «лейку».
— Поцелуй маму. Покрепче.
— Только не сейчас, — отозвался Тедди рассеянно. — Я устал.
И он закрыл за собой дверь.
Ежедневная корабельная газета лежала прямо у порога. Это был всего один лист глянцевой бумаги с текстами только с одной стороны. Тедди поднял ее и принялся за чтение, медленно продвигаясь по длинному коридору. С противоположного конца к нему приближалась огромная белокурая женщина в накрахмаленной белой форме, неся вазу с красными розами на длинных стеблях. Проходя мимо Тедди, она протянула левую руку и провела ею по его макушке, сказав: «Кому-то нужна стрижка!» Тедди равнодушно оторвался от газеты, но женщина уже прошла, и он не оглянулся. Он продолжал читать. В конце коридора, над лестничной площадкой, перед огромной фреской с изображением Святого Георгия и Дракона он сложил корабельную газету вчетверо и сунул ее в левый задний карман. Затем он поднялся по широким, низким, покрытым ковром ступенькам на главную палубу, один пролет вверх. Он одолевал две ступеньки за раз, но медленно, держась за перила, упираясь в них всем телом, как будто подъем по лестнице был для него, как и для многих детей, довольно приятной самоцелью.
Приземлившись на главной палубе, он подошел прямо к столу старшего стюарда, за которым в данный момент сидела хорошенькая девушка в морской форме. Она скрепляла несколько отпечатанных на мимеографе листов бумаги.
— Не скажите ли мне, во сколько сегодня начинается игра, пожалуйста? — спросил ее Тедди.
— Извините?
Губы девушки раздвинулись в помадной улыбке.
— Какая игра, милый? — спросила она.
— Вы же знаете. Эта игра в слова, которая была у них вчера и позавчера, когда нужно вставить пропущенные слова. В основном, чтобы получился осмысленный контекст.
Девушка отвлеклась, вставляя три листа бумаги в разъем дырокола.
— О, — сказала она. — Думаю, не раньше полудня. По-моему, около четырех часов. Не слишком ли это сложно для тебя, дорогой?
— Нет, не… Спасибо, — сказал Тедди и начал уходить.
— Подожди минутку, дорогой! Как тебя зовут?
— Теодор МакАрдл, — сказал Тедди. – А вас?
— Меня? — сказала девушка, улыбаясь. — Меня зовут мичман Мэтьюсон.
Тедди смотрел, как она жмет на дырокол.
— Я знаю, что вы мичман, — сказал он. — Я не уверен, но я считаю, что когда кто-то спрашивает ваше имя, вы должны назвать свое полное имя. Джейн Мэтьюсон, или Филлис Мэтьюсон, или что бы там ни было.
— Да неужели?
— Как я сказал, так я и думаю, — сказал Тедди. — Хотя я не уверен. Может быть по -другому, если вы в форме. В любом случае, спасибо за информацию. До свидания!
Он повернулся и поднялся по лестнице на прогулочную палубу, снова по две ступеньки за раз, но на этот раз как будто в спешке.
После долгих поисков он нашел Бупер высоко на палубе со спортивными площадками. Она нашлась на солнечной поляне, почти на проталине, между двумя теннисными кортами, на которых никто не играл. Сидя на корточках, спиной к солнцу и под легким ветерком, ерошащим ее шелковистые светлые волосы, она деловито складывала двенадцать или четырнадцать дисков для шаффлборда в две параллельные стопки, одну для черных дисков, другую для красных. Рядом, справа от нее, чисто в качестве наблюдателя, стоял совсем маленький мальчик в хлопчатобумажном солнцезащитном костюме.
— Смотри! – командным тоном сказала Бупер приближавшемуся брату. Она вытянулась вперед и обхватила две стопки дисков для шаффлборда руками, чтобы продемонстрировать свое достижение, изолировав его от всего, что было на борту корабля.
— Майрон, — сказала она враждебно, обращаясь к своему спутнику, — ты все затеняешь, чтобы мой брат не мог видеть. Подвинь свою тушу.
Она закрыла глаза и ждала с гримасой перекрестного пеленгования, пока Майрон не сдвинулся.
Тедди стоял над двумя стопками дисков и оценивающе смотрел на них.
— Очень мило, — сказал он. — Очень симметрично.
— Этот парень, — сказала Бупер, указывая на Майрона, — никогда не слышал о нардах. У них их даже нет.
Тедди мельком, объективно взглянул на Майрона.
— Послушай, — сказал он Бупер. — Где камера? Папа хочет ее прямо сейчас.
— Он даже не живет в Нью-Йорке, — Бупер проинформировала Тедди. — И его отец мертв. Он был убит в Корее.
Она повернулась к Майрону.
— Был он убит? — спросила она, не дожидаясь ответа. — Теперь, если его мать умрет, он останется сиротой. Он даже этого не знал.
Она посмотрела на Майрона.
— Не знал?
Майрон, не связывая себя обязательствами, скрестил руки на груди.
— Ты самый глупый человек, которого я когда-либо встречала, — сказала ему Бупер. — Ты самый глупый человек в этом океане. Ты знал это?
— Он не самый глупый, — сказал Тедди. — Ты не глуп, Майрон.
Он обратился к сестре.
— Прояви ко мне внимание на секунду. Где камера? Она нужна мне немедленно. Где она?
— Вон там, — сказала Бупер, вообще не указывая направления. Она пододвинула к себе две стопки дисков для шаффлборда.
— Все, что мне сейчас нужно, это два великана, — сказала она. — Они могли бы играть в нарды, пока не устанут, а потом забраться на эти дымовые трубы, обрушить их и всех убить.
Она посмотрела на Майрона.
— Они могут убить твоих родителей, — со знанием дела сказала она ему. — А если бы это их не убило, знаешь, что ты мог бы сделать? Ты мог бы отравить зефир и заставить их его съесть.
«Лейка» находилась примерно в десяти футах от них, рядом с белыми перилами, окружавшими спортивную площадку. Она лежала в водосточном желобе, на боку. Тедди подошел, взял ее за ремешок и повесил себе на шею. Потом сразу снял. Он передал камеру Бупер.
— Бупер, сделай мне одолжение. Отнеси ее туда, пожалуйста, — сказал он. — Сейчас десять часов. Мне нужно сделать запись в дневнике.
— Я занята.
— Так или иначе, мама хочет видеть тебя немедленно, — сказал Тедди.
— Ты лжец.
— Я не лжец. Она лжет, — сказал Тедди. — Поэтому, пожалуйста, возьми это с собой, когда пойдешь… C'mon, Бупер.
— Зачем она хочет меня видеть? — требовательно спросила Бупер. — Я не хочу ее видеть.
Она внезапно ударила Майрона по руке, которая как раз собиралась сорвать верхний диск для шаффлборда из красной стопки.
— Руки прочь, — сказала она.
Тедди повесил ремешок, прикрепленный к «Лейке», ей на шею.
— Я серьезно. Немедленно отнеси это папе, а потом увидимся в бассейне, — сказал он. — Я встречу тебя прямо у бассейна в десять тридцать. Или прямо возле того места, где ты переодеваешься. Будь вовремя. Не забывай, это там внизу на палубе Е, что дает тебе много времени.
Он развернулся и ушел.
— Я ненавижу тебя! Я ненавижу всех в этом океане! — крикнула Бупер ему вдогонку.
Под палубой со спортивными площадками, на широком солнечном конце ее, под открытым небом бескомпромиссно находились около семидесяти пяти или более шезлонгов, расставленных и выровненных в семь или восемь рядов в глубину, с проходами, достаточно широкими для стюарда, и что позволяло избежать неизбежное спотыкание о вещи загорающих пассажиров, вязальные сумки, романы в суперобложках, флаконы с лосьоном для загара, фотоаппараты. Когда появился Тедди, палуба была переполнена. Он начал с самого последнего ряда и методично двигался от ряда к ряду, останавливаясь у каждого шезлонга, независимо от того, был он занят или нет, чтобы прочитать табличку с именем на подлокотнике. Один или два лежащих пассажира заговорили с ним, то есть высказали какие-то банальные любезности, которые иногда склонны высказывать взрослые десятилетнему мальчику, целеустремленно ищущему принадлежащее ему место. Его молодость и целеустремленность были достаточно очевидны, но, возможно, в его общем поведении совершенно отсутствовала, или чуть, претенциозная серьезность, которую многие взрослые готовы обсуждать громко или тихо. Его одежда, возможно, тоже имела какое-то отношение к этому. Дырка на плече его футболки не была претенциозной дырочкой. Избыток материала на заду сатиновых декоративных шорт, избыточная длина самих шорт не были претенциозными излишествами.
Четыре шезлонга МакАрдлов с подушками, готовыми к использованию, стояли в середине второго ряда впереди. Тедди сел в один из них так, что было непонятно, было ли это его осознанным намерением, чтобы никто не сидел по обе стороны от него. Он вытянул босые незагорелые ноги, ступни вместе, на подставке для ног и почти одновременно вынул из правого заднего кармана маленький десятицентовый блокнот. Затем, мгновенно сосредоточившись, как будто существовали только он и блокнот, ни солнечного света, ни попутчиков, ни корабля, он начал перелистывать страницы. За исключением нескольких записей карандашом, все записи в блокноте, по-видимому, были сделаны шариковой ручкой. Сам почерк был скорее манускриптным, как в настоящее время преподают в американских школах, вместо старого метода Палмера. Это было легко читать, но не красиво. И, что было примечательно, почерк был плавным. Ни в коем случае в механическом смысле, слова и фразы выглядели так, как если бы они были написаны не ребенком.
Тедди уделил много времени чтению того, что выглядело как его последняя запись. Она занимала чуть больше трех страниц:
Дневник от 27 октября 1952 г.
Собственность Теодора МакАрдла
412 Палуба А
Соответствующее и приятное вознаграждение, если нашедший немедленно вернет Теодору МакАрдлу.
Посмотреть, можно ли найти папины армейские жетоны и носить их, когда это возможно. Это не убьет его, и ему это понравится.
Ответить на письмо профессора Манделла, когда будет возможность и терпение. Попросить его не присылать мне больше сборники стихов. Мне и так хватает на год. Я все равно очень устал от этого. Мужчина идет по пляжу и, к сожалению, получает удар кокосовым орехом по голове. Его голова, к сожалению, раскалывается на две части. Затем его жена идет по пляжу и поет песню, видит две половинки, узнает их и берет в руки. Ей, конечно, становится очень грустно, и она горько плачет. Именно это и утомляет меня в поэзии. Предположим, дама просто берет две половинки и совсем сердито кричит в них: «Прекратите!» Однако не упоминать об этом, отвечая на его письмо. Это довольно спорно, к тому же миссис Манделл еще и поэт.
Узнать адрес Свена в Элизабете, Нью-Джерси. Было бы интересно познакомиться с его женой, а также с его собакой Линди. Однако я не хотел бы сам иметь собаку.
Написать доктору Вокаваре письмо с соболезнованиями по поводу его нефрита. Получить его новый адрес от матери.
Попробовать спортивную площадку, чтобы помедитировать завтра утром перед завтраком, но не теряя сознания. Также не терять сознания в столовой, если официант снова уронит ту большую ложку. Папа совсем рассердился.
Слова и выражения, которые нужно поискать в библиотеке завтра, когда буду возвращать книги...
нефрит
мириады
дареный конь
коварность
триумвират
Быть приятнее библиотекарю. Если он станет игривым, перевести разговор на общие темы.
Тедди вдруг вытащил из бокового кармана шорт маленькую шариковую ручку в виде гильзы, снял колпачок и начал писать. Блокнот он положил на правое колено, а не на подлокотник.
Запись от 28 октября 1952 г.
Адрес и вознаграждение те же, что указаны от 26 и 27 октября.
Сегодня, после утренней медитации, написал следующим лицам:
д-ру Вокаваре
проф. Манделлю
проф. Питу
Берджесу Хейку —младшему
Роберте Хейку
Сэнфорду Хейку
бабушке Хейк
м-ру Грэму
проф. Уолтону
Можно было бы спросить маму, где папины жетоны, но она скорее всего скажет, что они мне ни к чему. А я знаю, что он взял их с собой, сам видел, как он их укладывал.
По-моему, жизнь – это дареный конь.
Мне кажется, со стороны профессора Уолтона довольно бестактно критиковать моих родителей. Ему надо, чтоб все люди были такими, как ему надо.
Это произойдет либо сегодня, либо 14 февраля 1958 года, когда мне исполнится шестнадцать. Но об этом даже говорить странно.
Он говорил с двуспальной кровати, расположенной подальше от иллюминатора. Яростно, скорее всхлипывая, чем вздыхая, он оттолкнул ногой покрывало, освободив лодыжки, как будто всякое одеяло могло вдруг стать слишком тяжким для его загорелого, изнуренного вида тела. Он лежал навзничь, в одних пижамных брюках, с зажженной сигаретой в правой руке, достаточно неудобно, чтобы почти мазохистски упереться в основание изголовья. Его подушка и пепельница валялись на полу между его кроватью и кроватью миссис МакАрдл. Не поднимаясь, он протянул обнаженную, воспаленно-розовую правую руку и стряхнул пепел к тумбочке.
— Октябрь, Господи помилуй, — сказал он. — Если это октябрьская погода, дайте мне август.
Он снова повернул голову вправо, к Тедди, ища неприятностей.
— C'mon, — сказал он. — Какого черта, по-твоему, я говорю? Ради моего здоровья? Слезай, пожалуйста.
Тедди стоял на борту нового, воловьей кожи «Гладстона», чтобы лучше видеть из открытого иллюминатора каюты родителей. На нем были крайне грязные белые кроссовки без носков, шорты из декоративной ткани, слишком длинные для него и, по крайней мере, на размер больше, чрезмерно выстиранная футболка с дыркой, размером с монету, на правом плече и нелепо красивый черный ремень из кожи аллигатора. Ему необходимо было постричься, особенно на затылке, где волосы располагаясь настолько плохо, насколько это может случиться с маленьком мальчиком, обладателем почти взрослой головы и тростниковой шеи.
— Тедди, ты меня слышал?
Тедди не высовывался из иллюминатора далеко и опасно, как обычно маленькие мальчики склонны высовываться из открытых иллюминаторов, обе его ноги прочно стояли на поверхности "Гладстона", но стоял он на носках. а его лицо было значительно больше снаружи, чем внутри каюты. Тем не менее, он был в пределах слышимости голоса своего отца, голоса, который был совершенно уникален. Мистер МакАрдл играл главные роли не менее чем в трех дневных радиоспектаклях, когда бывал в Нью-Йорке, и у него был голос, который можно было бы назвать голосом исполнителя главной роли третьего сорта: нарциссически глубокий и звучный, функционально готовый в любой момент перехитрить мужчин в той же комнате с ним, а если необходимо, то даже маленького мальчика. Когда он отдыхал от своих профессиональных обязанностей, он, как правило, влюблялся попеременно в чистую громкость и в театральную разновидность тишины постоянства. В данный момент громкость соответствовала случаю.
— Тедди. Черт возьми…ты меня слышал?
Тедди повернулся всем корпусом, не меняя бдительного положения ног на «Гладстоне», и бросил на отца вопросительный взгляд, цельный и чистый. Его совсем небольшие глаза, были слегка скошены, левый глаз больше, чем правый. Они не были скошены настолько, чтобы это было некрасивым или хотя бы сразу бросающимся в глаза. Они были скошены ровно настолько, чтобы их можно было упомянуть, и только в связи с тем, что можно было бы долго и серьезно раздумывать, прежде чем пожелать, чтобы они были менее косыми, или более умными, или более карими, или побольше, как у красавцев.
— Я хочу, чтобы ты слез с этого чемодана, сейчас же. Сколько раз ты хочешь, чтобы я повторил? — спросил мистер МакАрдл.
— Оставайся там, где стоишь, дорогой, — сказала миссис МакАрдл, у которой с раннего утра явно были проблемы с носовыми пазухами. Глаза ее были открыты. — Не сдвигайся ни на дюйм.
Она лежала на правом боку, лицом на подушке, повернувшись влево, к Тедди и иллюминатору, спиной к мужу. Простыня была туго натянута на ее, вероятно, обнаженное тело, прикрывая ее руки и все остальное до подбородка.
— Можешь даже попрыгать, — сказала она и закрыла глаза.
— Раздавит папин чемодан. — сказал мистер МакАрдл спокойно и твердо, обращаясь к затылку жены. — Я заплатил двадцать два фунта за чемодан и вежливо прошу мальчика не вставать на него, и не прыгать. И как это должно звучать? Смешно?
— Если этот чемодан не может выдержать десятилетнего мальчика, который не добрал тринадцати фунтов для своего возраста, я не хочу, чтобы чемодан находился в моей каюте, — сказала миссис МакАрдл, не открывая глаз.
— Знаешь, что я хотел бы сделать? — сказал мистер МакАрдл. – Я хотел бы раскроить твою чертову голову.
— Почему бы и нет?
Мистер МакАрдл резко приподнялся на локте и раздавил окурок о стеклянную поверхность прикроватной тумбочки.
— На днях... — мрачно начал он.
— Однажды у тебя случится трагический, трагический сердечный приступ, — сказала миссис МакАрдл, не прилагая никаких усилий. Не раскрывая рук, она плотнее натянула покрывало на тело и подоткнула его. — Будут скромные, но со вкусом похороны, и все будут спрашивать – кто эта привлекательная женщина в красном платье, которая сидит в первом ряду, флиртует с органистом и выставляя себя…
— Ты так чертовски смешна, что это даже не смешно, — сказал мистер МакАрдл, снова неподвижно лежа на спине.
Во время этой короткой беседы Тедди отвернулся и снова стал смотреть в иллюминатор.
— Мы прошли мимо «Королевы Марии» сегодня в три тридцать два утра, шедшую в другую сторону, если кому интересно, — медленно сказал он. — В чем я сомневаюсь.
Его голос был странно и красиво грубым, как голоса некоторых маленьких мальчиков. Каждая фраза была похожа на маленький древний остров, залитый миниатюрным морем виски.
— У того стюарда, которого Бупер презирает, это было на доске объявлений.
— Я сделаю тебя Королевой Марией, приятель, если ты не слезешь с этого чемодна сию же минуту, — сказал его отец. Он повернул голову к Тедди. — Слезь с него сейчас же. Иди подстригись или что-нибудь такое.
Он снова посмотрел на затылок жены.
— Он выглядит не по годам развитым, упаси боже.
— У меня нет денег, — сказал Тедди.
Он покрепче уложил руки на подоконник иллюминатора и опустил подбородок на тыльную сторону ладоней.
— Мама, знаешь того мужчину, который сидит рядом с нами в ресторане? Не самого худого. Другого, за тем же столом. Рядом с местом, где наш официант ставит поднос.
— Ммм, — сказала миссис МакАрдл. — Тедди. Милый. Дай маме поспать еще пять минут, как хороший мальчик.
— Подожди секунду. Это довольно интересно, — сказал Тедди, не отрывая подбородка от места его покоя и взгляда от океана. — Недавно он был в спортзале, когда Свен меня взвешивал. Он подошел и начал со мной разговаривать. Он слышал последнюю запись, которую я сделал. Не ту, что в апреле. Ту, что в мае. Он был на вечеринке в Бостоне как раз перед отъездом в Европу, и кто-то на вечеринке знал кого-то из комиссии Лейдеккера. Он не сказал кого, и они раздобыли мою последнюю кассету и врубили ее на вечеринке. Кажется, он очень заинтересован в этом. Он друг профессора Бэбкока. Судя по всему, он сам учитель. Он сказал, что все лето был в Тринити- колледже в Дублине.
— О? — сказала миссис МакАрдл. — На вечеринке ее крутили?
Она лежала, сонно глядя на тыльную часть ног Тедди.
— Наверное, да, — сказал Тедди. — Он рассказал Свену довольно много обо мне, как раз в тот момент, когда я стоял там. Это было несколько неловко.
— Почему это должно было быть неловко?
Тедди поколебался.
— Я сказал «несколько» неловко. Я уточнил.
— Я тебя уточню, приятель, если ты не уберешься к черту с чемодана, — сказал мистер МакАрдл. Он только что закурил новую сигарету. — Я считаю до трех. Раз, черт возьми… Два…
Миссис МакАрдл вдруг спросила тыльную сторону ног Тедди:
— Который сейчас час? Разве у вас с Бупер нет урока плавания в десять тридцать?
— У нас есть время, — сказал Тедди. — Влум!
Внезапно он высунул почти всю голову из иллюминатора, подержал ее там несколько секунд, а затем высунул ровно настолько, чтобы сообщить: — Кто-то только что выбросил в окно целый мусорный бак апельсиновых корок.
— В окно. В окно, — саркастически сказал мистер МакАрдл, стряхивая пепел. — В иллюминатор, приятель, в иллюминатор.
Он взглянул на жену.
— Позвони в Бостон. Быстрее, позвони по телефону приемной комиссии Лейдеккера.
— О, ты такой блестящий остроумец, — сказала миссис МакАрдл. — Стоит ли тебе так стараться?
Тедди втянул в каюту большую часть своей головы.
— Они очень хорошо плавают, — сказал он, не оборачиваясь. — Это интересно.
— Тедди. В последний раз. Я досчитаю до трех, а потом…
— Я хочу сказать, что не так интересно, что они плавают, — сказал Тедди. — Интересно, что я знаю о том, что они там. Если бы я их не видел, то и не знал бы, что они там, а если бы я не знал, что они там, то не мог бы сказать, что они даже существуют. Это очень хороший, совершенный пример того, как...
— Тедди, — перебила миссис МакАрдл, даже не пошевелившись под покрывалом. — Пойди найди мне Бупер. Где она? Я не хочу, чтобы она сегодня снова расслаблялась на этом солнце с этим лоботрясом.
— Она достаточно прикрыта. Я заставил ее надеть комбинезон, — сказал Тедди. — Некоторые из них сейчас начинают тонуть. Через несколько минут единственное место, где они все еще будут плавать, будет в моем сознании. Это довольно интересно, потому что, если посмотреть на это под определенным углом, именно там они и начали плавать в первую очередь. Если бы я вообще никогда здесь не стоял или если бы кто-нибудь пришел и отрубил мне голову, пока я был...
— Где она сейчас? — спросила миссис МакАрдл. — Посмотри на маму минутку, Тедди.
Тедди повернулся и посмотрел на мать.
— Что? — сказал он.
— Где сейчас Бупер? Я не хочу, чтобы она снова слонялась вокруг шезлонгов, беспокоя людей. Если этот ужасный человек…
— С ней все в порядке. Я дал ей камеру.
Мистер МакАрдл приподнялся на одной руке.
— Ты дал ей камеру, — сказал он. — Что за идиотская идея? Мою чертову «лейку»! Я не позволю, чтобы шестилетний ребенок слонялся повсюду…
— Я показал ей, как держать фотоаппарат, чтобы она его не уронила, — сказал Тедди. — И я вынул пленку, естественно.
— Мне нужна эта камера, Тедди. Ты меня слышишь? Я хочу, чтобы ты слез с этого чемодана сию же минуту, и я хочу, чтобы эта камера вернулась в эту комнату через пять минут… или среди пропавших без вести будет один маленький гений. Это ясно?
Тедди развернулся на «Гладстоне» и сошел с него. Он наклонился и завязал шнурок на левой кроссовке, а отец, все еще приподнявшись на локте, смотрел на него, наблюдая.
— Скажи Бупер, что она мне нужна, — сказала миссис МакАрдл. — И поцелуй маму.
Закончив завязывать шнурки кроссовок, Тедди небрежно поцеловал мать в щеку. Она, в свою очередь, вытащила из-под простыни левую руку, словно намереваясь обхватить ею Тедди за талию, но к тому времени, как она вытащила ее из-под простыни, Тедди уже ушел. Он обошел ее и выдвинулся в пространство между двумя кроватями. Он нагнулся и выпрямился, держа подушку отца под левой рукой и стеклянную пепельницу, стоявшую раньше на прикроватной тумбочке, в правой руке. Переложив пепельницу в левую руку, он подошел к прикроватной тумбочке и ребром ладони правой руки смел в пепельницу отцовские окурки и пепел. Затем, прежде чем поставить пепельницу на место, он тыльной стороной руки смахнул слой пепла со стеклянной поверхности тумбочки. Он вытер руку о ситцевые декоративные шорты. Затем он поставил пепельницу на стекло с величайшей осторожностью, как будто полагал, что пепельница должна стоять строго по центру поверхности прикроватной тумбочки или вообще не ставиться на нее. В этот момент его отец, наблюдавший за ним, внезапно перестал наблюдать за ним.
— Тебе не нужна твоя подушка? — спросил его Тедди.
— Мне нужна моя камера, молодой человек.
— Ты не можешь чувствовать себя комфортно в таком положении. Это невозможно, — сказал Тедди. — Я оставлю это здесь. — Он положил подушку на изножье кровати, подальше от ног отца. Он вышел из каюты.
— Тедди, — сказала его мать, не оборачиваясь. — Скажи Бупер, что я хочу увидеть ее перед уроком плавания.
— Почему бы тебе не оставить ребенка в покое? — спросил мистер МакАрдл. — Ты, кажется, недовольна тем, что у нее есть несколько паршивых минут свободы. Ты знаешь, как ты к ней относишься? Я тебе точно скажу, как ты к ней относишься. Ты обращаешься с ней как с чертовой преступницей.
— Чертовой! О, это мило! Ты становишься слишком англичанином, любимый.
Тедди на мгновение задержался у двери, задумчиво экспериментируя с дверной ручкой, медленно поворачивая ее влево и вправо.
— После того, как я выйду за эту дверь, я могу существовать только в умах всех моих знакомых, — сказал он. — Я могу быть апельсиновой кожурой.
— Что, милый? — спросила миссис МакАрдл через всю каюту, все еще лежа на правом боку.
— Ближе к делу, приятель. Неси сюда «лейку».
— Поцелуй маму. Покрепче.
— Только не сейчас, — отозвался Тедди рассеянно. — Я устал.
И он закрыл за собой дверь.
Ежедневная корабельная газета лежала прямо у порога. Это был всего один лист глянцевой бумаги с текстами только с одной стороны. Тедди поднял ее и принялся за чтение, медленно продвигаясь по длинному коридору. С противоположного конца к нему приближалась огромная белокурая женщина в накрахмаленной белой форме, неся вазу с красными розами на длинных стеблях. Проходя мимо Тедди, она протянула левую руку и провела ею по его макушке, сказав: «Кому-то нужна стрижка!» Тедди равнодушно оторвался от газеты, но женщина уже прошла, и он не оглянулся. Он продолжал читать. В конце коридора, над лестничной площадкой, перед огромной фреской с изображением Святого Георгия и Дракона он сложил корабельную газету вчетверо и сунул ее в левый задний карман. Затем он поднялся по широким, низким, покрытым ковром ступенькам на главную палубу, один пролет вверх. Он одолевал две ступеньки за раз, но медленно, держась за перила, упираясь в них всем телом, как будто подъем по лестнице был для него, как и для многих детей, довольно приятной самоцелью.
Приземлившись на главной палубе, он подошел прямо к столу старшего стюарда, за которым в данный момент сидела хорошенькая девушка в морской форме. Она скрепляла несколько отпечатанных на мимеографе листов бумаги.
— Не скажите ли мне, во сколько сегодня начинается игра, пожалуйста? — спросил ее Тедди.
— Извините?
Губы девушки раздвинулись в помадной улыбке.
— Какая игра, милый? — спросила она.
— Вы же знаете. Эта игра в слова, которая была у них вчера и позавчера, когда нужно вставить пропущенные слова. В основном, чтобы получился осмысленный контекст.
Девушка отвлеклась, вставляя три листа бумаги в разъем дырокола.
— О, — сказала она. — Думаю, не раньше полудня. По-моему, около четырех часов. Не слишком ли это сложно для тебя, дорогой?
— Нет, не… Спасибо, — сказал Тедди и начал уходить.
— Подожди минутку, дорогой! Как тебя зовут?
— Теодор МакАрдл, — сказал Тедди. – А вас?
— Меня? — сказала девушка, улыбаясь. — Меня зовут мичман Мэтьюсон.
Тедди смотрел, как она жмет на дырокол.
— Я знаю, что вы мичман, — сказал он. — Я не уверен, но я считаю, что когда кто-то спрашивает ваше имя, вы должны назвать свое полное имя. Джейн Мэтьюсон, или Филлис Мэтьюсон, или что бы там ни было.
— Да неужели?
— Как я сказал, так я и думаю, — сказал Тедди. — Хотя я не уверен. Может быть по -другому, если вы в форме. В любом случае, спасибо за информацию. До свидания!
Он повернулся и поднялся по лестнице на прогулочную палубу, снова по две ступеньки за раз, но на этот раз как будто в спешке.
После долгих поисков он нашел Бупер высоко на палубе со спортивными площадками. Она нашлась на солнечной поляне, почти на проталине, между двумя теннисными кортами, на которых никто не играл. Сидя на корточках, спиной к солнцу и под легким ветерком, ерошащим ее шелковистые светлые волосы, она деловито складывала двенадцать или четырнадцать дисков для шаффлборда в две параллельные стопки, одну для черных дисков, другую для красных. Рядом, справа от нее, чисто в качестве наблюдателя, стоял совсем маленький мальчик в хлопчатобумажном солнцезащитном костюме.
— Смотри! – командным тоном сказала Бупер приближавшемуся брату. Она вытянулась вперед и обхватила две стопки дисков для шаффлборда руками, чтобы продемонстрировать свое достижение, изолировав его от всего, что было на борту корабля.
— Майрон, — сказала она враждебно, обращаясь к своему спутнику, — ты все затеняешь, чтобы мой брат не мог видеть. Подвинь свою тушу.
Она закрыла глаза и ждала с гримасой перекрестного пеленгования, пока Майрон не сдвинулся.
Тедди стоял над двумя стопками дисков и оценивающе смотрел на них.
— Очень мило, — сказал он. — Очень симметрично.
— Этот парень, — сказала Бупер, указывая на Майрона, — никогда не слышал о нардах. У них их даже нет.
Тедди мельком, объективно взглянул на Майрона.
— Послушай, — сказал он Бупер. — Где камера? Папа хочет ее прямо сейчас.
— Он даже не живет в Нью-Йорке, — Бупер проинформировала Тедди. — И его отец мертв. Он был убит в Корее.
Она повернулась к Майрону.
— Был он убит? — спросила она, не дожидаясь ответа. — Теперь, если его мать умрет, он останется сиротой. Он даже этого не знал.
Она посмотрела на Майрона.
— Не знал?
Майрон, не связывая себя обязательствами, скрестил руки на груди.
— Ты самый глупый человек, которого я когда-либо встречала, — сказала ему Бупер. — Ты самый глупый человек в этом океане. Ты знал это?
— Он не самый глупый, — сказал Тедди. — Ты не глуп, Майрон.
Он обратился к сестре.
— Прояви ко мне внимание на секунду. Где камера? Она нужна мне немедленно. Где она?
— Вон там, — сказала Бупер, вообще не указывая направления. Она пододвинула к себе две стопки дисков для шаффлборда.
— Все, что мне сейчас нужно, это два великана, — сказала она. — Они могли бы играть в нарды, пока не устанут, а потом забраться на эти дымовые трубы, обрушить их и всех убить.
Она посмотрела на Майрона.
— Они могут убить твоих родителей, — со знанием дела сказала она ему. — А если бы это их не убило, знаешь, что ты мог бы сделать? Ты мог бы отравить зефир и заставить их его съесть.
«Лейка» находилась примерно в десяти футах от них, рядом с белыми перилами, окружавшими спортивную площадку. Она лежала в водосточном желобе, на боку. Тедди подошел, взял ее за ремешок и повесил себе на шею. Потом сразу снял. Он передал камеру Бупер.
— Бупер, сделай мне одолжение. Отнеси ее туда, пожалуйста, — сказал он. — Сейчас десять часов. Мне нужно сделать запись в дневнике.
— Я занята.
— Так или иначе, мама хочет видеть тебя немедленно, — сказал Тедди.
— Ты лжец.
— Я не лжец. Она лжет, — сказал Тедди. — Поэтому, пожалуйста, возьми это с собой, когда пойдешь… C'mon, Бупер.
— Зачем она хочет меня видеть? — требовательно спросила Бупер. — Я не хочу ее видеть.
Она внезапно ударила Майрона по руке, которая как раз собиралась сорвать верхний диск для шаффлборда из красной стопки.
— Руки прочь, — сказала она.
Тедди повесил ремешок, прикрепленный к «Лейке», ей на шею.
— Я серьезно. Немедленно отнеси это папе, а потом увидимся в бассейне, — сказал он. — Я встречу тебя прямо у бассейна в десять тридцать. Или прямо возле того места, где ты переодеваешься. Будь вовремя. Не забывай, это там внизу на палубе Е, что дает тебе много времени.
Он развернулся и ушел.
— Я ненавижу тебя! Я ненавижу всех в этом океане! — крикнула Бупер ему вдогонку.
Под палубой со спортивными площадками, на широком солнечном конце ее, под открытым небом бескомпромиссно находились около семидесяти пяти или более шезлонгов, расставленных и выровненных в семь или восемь рядов в глубину, с проходами, достаточно широкими для стюарда, и что позволяло избежать неизбежное спотыкание о вещи загорающих пассажиров, вязальные сумки, романы в суперобложках, флаконы с лосьоном для загара, фотоаппараты. Когда появился Тедди, палуба была переполнена. Он начал с самого последнего ряда и методично двигался от ряда к ряду, останавливаясь у каждого шезлонга, независимо от того, был он занят или нет, чтобы прочитать табличку с именем на подлокотнике. Один или два лежащих пассажира заговорили с ним, то есть высказали какие-то банальные любезности, которые иногда склонны высказывать взрослые десятилетнему мальчику, целеустремленно ищущему принадлежащее ему место. Его молодость и целеустремленность были достаточно очевидны, но, возможно, в его общем поведении совершенно отсутствовала, или чуть, претенциозная серьезность, которую многие взрослые готовы обсуждать громко или тихо. Его одежда, возможно, тоже имела какое-то отношение к этому. Дырка на плече его футболки не была претенциозной дырочкой. Избыток материала на заду сатиновых декоративных шорт, избыточная длина самих шорт не были претенциозными излишествами.
Четыре шезлонга МакАрдлов с подушками, готовыми к использованию, стояли в середине второго ряда впереди. Тедди сел в один из них так, что было непонятно, было ли это его осознанным намерением, чтобы никто не сидел по обе стороны от него. Он вытянул босые незагорелые ноги, ступни вместе, на подставке для ног и почти одновременно вынул из правого заднего кармана маленький десятицентовый блокнот. Затем, мгновенно сосредоточившись, как будто существовали только он и блокнот, ни солнечного света, ни попутчиков, ни корабля, он начал перелистывать страницы. За исключением нескольких записей карандашом, все записи в блокноте, по-видимому, были сделаны шариковой ручкой. Сам почерк был скорее манускриптным, как в настоящее время преподают в американских школах, вместо старого метода Палмера. Это было легко читать, но не красиво. И, что было примечательно, почерк был плавным. Ни в коем случае в механическом смысле, слова и фразы выглядели так, как если бы они были написаны не ребенком.
Тедди уделил много времени чтению того, что выглядело как его последняя запись. Она занимала чуть больше трех страниц:
Дневник от 27 октября 1952 г.
Собственность Теодора МакАрдла
412 Палуба А
Соответствующее и приятное вознаграждение, если нашедший немедленно вернет Теодору МакАрдлу.
Посмотреть, можно ли найти папины армейские жетоны и носить их, когда это возможно. Это не убьет его, и ему это понравится.
Ответить на письмо профессора Манделла, когда будет возможность и терпение. Попросить его не присылать мне больше сборники стихов. Мне и так хватает на год. Я все равно очень устал от этого. Мужчина идет по пляжу и, к сожалению, получает удар кокосовым орехом по голове. Его голова, к сожалению, раскалывается на две части. Затем его жена идет по пляжу и поет песню, видит две половинки, узнает их и берет в руки. Ей, конечно, становится очень грустно, и она горько плачет. Именно это и утомляет меня в поэзии. Предположим, дама просто берет две половинки и совсем сердито кричит в них: «Прекратите!» Однако не упоминать об этом, отвечая на его письмо. Это довольно спорно, к тому же миссис Манделл еще и поэт.
Узнать адрес Свена в Элизабете, Нью-Джерси. Было бы интересно познакомиться с его женой, а также с его собакой Линди. Однако я не хотел бы сам иметь собаку.
Написать доктору Вокаваре письмо с соболезнованиями по поводу его нефрита. Получить его новый адрес от матери.
Попробовать спортивную площадку, чтобы помедитировать завтра утром перед завтраком, но не теряя сознания. Также не терять сознания в столовой, если официант снова уронит ту большую ложку. Папа совсем рассердился.
Слова и выражения, которые нужно поискать в библиотеке завтра, когда буду возвращать книги...
нефрит
мириады
дареный конь
коварность
триумвират
Быть приятнее библиотекарю. Если он станет игривым, перевести разговор на общие темы.
Тедди вдруг вытащил из бокового кармана шорт маленькую шариковую ручку в виде гильзы, снял колпачок и начал писать. Блокнот он положил на правое колено, а не на подлокотник.
Запись от 28 октября 1952 г.
Адрес и вознаграждение те же, что указаны от 26 и 27 октября.
Сегодня, после утренней медитации, написал следующим лицам:
д-ру Вокаваре
проф. Манделлю
проф. Питу
Берджесу Хейку —младшему
Роберте Хейку
Сэнфорду Хейку
бабушке Хейк
м-ру Грэму
проф. Уолтону
Можно было бы спросить маму, где папины жетоны, но она скорее всего скажет, что они мне ни к чему. А я знаю, что он взял их с собой, сам видел, как он их укладывал.
По-моему, жизнь – это дареный конь.
Мне кажется, со стороны профессора Уолтона довольно бестактно критиковать моих родителей. Ему надо, чтоб все люди были такими, как ему надо.
Это произойдет либо сегодня, либо 14 февраля 1958 года, когда мне исполнится шестнадцать. Но об этом даже говорить странно.
