![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
alsit25Если сравнивать Британский Империализм и Империализм советский, то лучше всего это делать, глядя на поэзию Киплинга и Симонова. Конечно, все знают, что, несмотря на расстрел сипаев, которых привязывали к стволам пушек, образованные индусы и по сей день владеют английским языком, хотя это не второй государственный язык, а вот в разбежавшихся республиках бывшей Империи новое поколение русского языка знать не желает. Симонова часто называют - русский Киплинг, но скорее всего он подделка, фейк, хотя, действительно, сделал не мало для популяризации великого английского поэта, перепутав Империи, сводя не сводимое - Восток и Запад, как мечтал сам Киплинг. А вот что случилось с любовной лирикой Киплинга? Анализ ее тоже дает простор для размышлений о «стенках прощания» ( см . ниже) культур и неотвратимости истории и чувств. Пожалуй, наиболее уместно для подобного анализа стихотворение Киплинга «Литания влюбленных»
. https://www.poetryloverspage.com/poets/kipling/lovers_litany.html.
Существует, помимо Симоновского, еще вариант В. Бетаки . Оба варианта уже анализировали здесь - https://www.vilavi.ru/pod/040611/040611.shtml и хвалили , особенно убедительно говорит о качестве этих текстов то, что их уже поют барды у костров. Но барды народ невзыскательный.
Попробуем разобраться, хороши ли они. Начнем с того, что Вера, Надежда и Любовь – три христианские добродетели и тогда Киплинг пишет -
Серые глаза – сырой причал,
Приближающийся дождь и текут слезы,
Когда пароход уходит в море
В разлучающем шторме восклицаний.
Пой, ибо Вера и Надежда высоки (- е ценности) -
Нет другой истины кроме тебя и меня.
Пой Литанию любви
Любовь, как наша, не умирает.
Тут следует обратить внимание на изысканную систему рифмовки у Киплинга, но не до жиру…
Перечисленные атрибуты расставания, видимо, то, что лир герой видит в серых глазах. И вынесенное в заголовок слово Литания дает ключ к прочтению. По определению - Литания это «лат. litania от греческого греч. λιτή, означающее «молитва» или «просьба» — в христианстве молитва, состоящая из повторяющихся коротких молебных воззваний. Литании могут адресоваться к Христу, Деве Марии или святым». В нашем случае – к четырем девам Мариям или четырем святым для лир. героя женщинам. Или другими словами, это не совсем любовная лирика, а образец отнюдь не романтической поэзии. Симонову все это неизвестно, да и он полагает, что 4 строчки в строфах лишние, и тогда можно написать свой стишок, приписав его всемирному авторитету, ограничиваясь перечислением атрибутов привычной ему серости ширпотреба, дайджест Киплинга.
Серые глаза — рассвет,
Пароходная сирена,
Дождь, разлука, серый след
За винтом бегущей пены.
В. Бетаки оригинал все – таки читал и даже рефреном не пренебрег. Но, влазя в размер без мыла, задал много загадок.
Серые глаза… И вот —
Доски мокрого причала…
Дождь ли? Слёзы ли? Прощанье.
И отходит пароход.
Нашей юности года…
Вера и Надежда? Да —
Пой молитву всех влюблённых:
Что значит – вот? Что значит – да? Как одно следует из другого? Что за глупая многозначительность? И банальность про «нашей юности года»? Вродe он уже для бардов текст пишет. Неужели дождь от слез нельзя отличить, зачем спрашивать?
Черные глаза – дрожащий киль,
Молочная пена слева и справа.
Вышептанная беседа у руля
В прекрасной тропической ночи.
Крест, ведущий в Южном Небе
Звезды, которые мечутся в небе
Слышат Литанию любви.
Любовь, как наша, не умирает.
Крест здесь конечно созвездие, но тоже намекает, что Любовь здесь в традициях английской поэзии, той ее ветки, где мысли важнее чувств.
Достаточно сообразить, что здесь символизируют неспокойные звезды, заслышавшие эту Литанию. А в какой традиции пишет Симонов?
Чёрные глаза — жара,
В море сонных звёзд скольженье,
И у борта до утра
Поцелуев отраженье.
Надо надеяться, что или палубу только помыли или выброшенные за борт целуются, отражаясь в воде. Чепуха одни словом, неумение выписать образ. А что Бетаки?
Чёрные глаза… Молчи!
Шёпот у штурвала длится,
Пена вдоль бортов струится
В блеск тропической ночи.
Южный Крест прозрачней льда,
Снова падает звезда.
Вот молитва всех влюблённых:
Любим? Значит навсегда
Простим неграмотность поэту, сокрытый двигатель его - «струится в блеск» и эти многозначительные многоточия … тут бы Бетаки и замолчать, раз не смог найти рифму к ночи, но он продолжает «переводить» Киплинга. Остается вопрос, как из слова «Любим» следует – навсегда ? Что значит это «значит»?
А что там у Киплинга с третьей парой глаз?
Карие глаза – пыльная равнина
В трещинах и высушенная в жаре июня,
Летящая подкова и натянутый повод,
Сердца выстукивают древний ритм,
Кони несутся бок о бок,
Время ответить, как встарь,
Литанией влюбленных
Любовь, как наша, не умирает.
Обладательница их чуть ли нe амазонка, вот это характер! Война перенесена с моря на сушу. Веет чем - то языческим.
Симонов зачем –то переставляет строфы, впрочем, оригинал он не читал, так что проблемы композиции ему до лампочки и получается такое:
Карие глаза — песок,
Осень, волчья степь, охота,
Скачка, вся на волосок
От паденья и полёта.
Ну, от песка в глазах глаза слезятся и не до стихов, Однако и этот поэт грамоте не обучен - «вся скачка» это нонсенс, даже если она полетит.
А что придумал Бетаки?
Карие глаза — простор,
Степь, бок о бок мчатся кони,
И сердцам в старинном тоне
Вторит топот эхом гор…
И натянута узда,
И в ушах звучит тогда
Вновь молитва всех влюблённых:
Любим? Значит навсегда!
Если исключить «старинный тон» и неуместную аллитерацию с топотом коней, который сравнивается с топотом сердец, то Бетаки в этой строфе старался…
Синие глаза- Холмы Симлы
В серебре лунного инея,
Требуют вальса, который волнует.
Затихают и отзываются эхом у Бенмора,
«Мэйбл», «Офицеры», «Прощай»,
Роскошь, вино, колдовство
В искренности моей души.
Любовь, как наша, не умирает.
Бенмор здесь - сады в пригороде Йоханнесбурга, отсылка к бурской войне. Симонов тоже о ней писал, в стишке - ДОБРОВОЛЬНО «ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ»»,
Где ухитрился сделать на Киплинга поэтический донос.
А Империя любви Киплинга простирается от холмов Пакистана до Южной Африки.
Синие глаза — луна,
Вальса белое молчанье,
Ежедневная стена
Неизбежного прощанья.
Симонов естественно не отсылает никуда, где солдат мог бы предаться романтике, даже к последней испанской войне с фашистами, но стена прощания - метафора крайне дурная, отсылая то ли к Стене Плача, то ли к Кремлевской стене , уподобленных вальсу или кирпичным глазам. Даже Бетаки худо –бедно справляется со строфой, набив ее бессмысленными образами гущи переводческой тьмы бабьего индийского лета , перепутав все континенты.
Синие глаза… Холмы
Серебрятся лунным светом,
И дрожит индийским летом
Вальс, манящий в гущу тьмы.
— Офицеры… Мейбл… Когда?
Колдовство, вино, молчанье,
Эта искренность признанья —
Любим? Значит навсегда!
И легкомысленный финал у Киплинга:
Девицы, будьте милосердны,
Пожалейте меня несчастного,
Четырежды я в долгу у Купидона –
Четырежды банкрот.
Но, несмотря на мое несчастье
Девица некая ублажила меня,
44 раза воспою я-
«Любовь, как наша, не умрет».
Упоминание Купидона отсылает, если не прямо к Катуллу или к Геррику, то, по крайней мере, к истокам Британской культуры, к ее Римскому периоду в качестве колонии империи, хотя в первых строфах еще были христианскиe коннотации. И тогда возникает образ долгого пути к этой девице с остановкой в языческом Возрождении.
Симонов ограничивается лапидарной и вздорной моралью, хотя вообще неясно, за что тут эти глаза можно осуждать.
Нет, я не судья для них,
Просто без суждений вздорных
Я четырежды должник
Синих, серых, карих, чёрных.
Наверно вспомнил другого перевранного им Киплинга :
https://alsit25.livejournal.com/1176.html
Бетаки же даже каламбура с цифрами не упустил, помня о сорока тысячах братьев Гамлетовской метафоры,
Да… Но жизнь взглянула хмуро,
Сжальтесь надо мной: ведь вот —
Весь в долгах перед Амуром
Я — четырежды банкрот!
И моя ли в том вина?
Если б снова хоть одна
Улыбнулась благосклонно,
Я бы сорок раз тогда
Спел молитву всех влюблённых:
Любим? Значит навсегда.
Однако только совершенно глухой к слову поэт может срифмовать хмуро/Амура , да еще в подобном контексте ( На границе тучи ходят хмуро, Край суровый тишиной объят. У высоких берегов Амура Часовые Родины стоят).
И что же мы имеем с этих поэтических гусей?
В сущности, надо отдать должное К. Симонову, он представил не перевод, даже вольный, а собственные стихи, и он, по крайней мере, последователен, как и когда слямзил «Жди Меня» у какого-то белогвардейца. Как Шолохов – Тихий Дон, дописанный, скорее всего, коллективом авторов под руководством Серафимовича, приложившего руку и к «Как закалялась сталь». – бригадный подряд, обобществление жен литературы. С другой стороны, сам по себе литературный плагиат сюжета вполне законное явление - Горациевский Памятник Пушкина, Пилигримы, которых Бродский слямзил у Лохвицкой, Дунаевский и Гершвин, Бэкон, заимствующий у Веласкеса итд, итп. Но в этих случаях не обезличенные художники не подписывали свои произведения, явно имеющие высокую художественную ценность, чужим именем! В нашем же примере Симоновских аннексий чужого творчества , все тот же случай Мохнатого Шмеля «Киплинга», который превратился в разбитной цыганский романс, спасенный только замечательной музыкой, приставленной к дурному тексту. Ибо сам по себе данный текст Симонова никакой художественной ценности не имеет, в отличие от стихотворения «Жди Меня» и особенно в соответствующем контексте времени написания, по сути, тоже в контексте имперском. Но дурна и версия Бетаки, честно претендующая на статус перевода.
Ну, хорошо, все это дела давно минувших дней, Симонов - певец советского империализма, а Бетаки много лет был автором радио «Свобода», борцом с этим империализмом. К тому же, сейчас радио «Свобода» поет иной империализм – империализм тотальной демократизации, Глобализацию, мечтая, как и Киплинг, свести Восток с Западом во имя Вечного Мира, и потому те уже готовы к войне. Британия сама стала колонией Евросоюза, ест карри и тандури вместо классической овсянки и тамошние английские поэтические непокорные дурному слову сипаи разучились писать стихи.
Но что может предложить миру русская культура после распада Империи и на пути ее реставрации огнем и мечом до самого Ганга или середины Днепра?
И вот появляется новая «интерпретация» этого стихотворения, на этот раз ее представляет сетевой автор А. Флоря, то ли уездный телеграфист, то ли виртуальная барышня филологических наук где – нибудь в Мухосранске. Посвятив свое творение Симонову, и сопроводив его такой ремаркой - «Лучше гениального перевода К. Симонова это сделать невозможно, однако и я попытался внести свои оттенки, идя по его следам».
Вот этот опус:
Константину Симонову
Серые глаза – печаль.
Слезы. Дождь. Гудок. Вниманье!
Крик прощальный. И причал,
Исчезающий в тумане.
Сердца попусту не рви
И особыми словами
Пой Литанию Любви:
"Наша нежность вечно с нами".
Черные глаза – мечта.
Волны. Качка килевая.
Звезды Южного Креста
Светят, всем повелевая.
Шепот. Кругом голова.
В небесах алмазов пламя.
И Литании слова:
"Наша нежность вечно с нами"
Карие глаза – июнь.
Пыль над степью. Зной суровый.
Ликование и юнь.
Первобытной страсти зовы.
Скачка. Трепет и кураж.
Нас охота захватила.
А Литания – всё та ж:
"Нежность наша – до могилы".
Синие глаза – лучи
Лунные. Игрою света
Наподобие парчи
Симла в серебро одета.
В вальсе кружим визави,
Зачарованы объятьем.
И Литания Любви
В сердце: "Нежность не утратим".
Неужели это крах?
Разорен я безвозвратно?
У Амура в должниках
Я теперь четырехкратно!
Девы, я поверю вам:
Не была любовь пустою!
За нее сто раз воздам
Гимном четырем цветам:
Нежность их навек со мною.
Похоже на кавалерийский наскок на поэзию. Отрывистый лай поэтических псов, выпущенных на Киплинга с «особыми»(!) словами и «пустой» любовью. Этакий Диккенсовский Альфред Джингль, в своей речи часто пропускающий артикли, раздражая грамотных джентльменов. Полный крах поэтической юни и нюни версификации.
В голову закрадывается ужасная мысль, может британцы были правы, привязывая сипаев к жерлам пушек?
. https://www.poetryloverspage.com/poets/kipling/lovers_litany.html.
Существует, помимо Симоновского, еще вариант В. Бетаки . Оба варианта уже анализировали здесь - https://www.vilavi.ru/pod/040611/040611.shtml и хвалили , особенно убедительно говорит о качестве этих текстов то, что их уже поют барды у костров. Но барды народ невзыскательный.
Попробуем разобраться, хороши ли они. Начнем с того, что Вера, Надежда и Любовь – три христианские добродетели и тогда Киплинг пишет -
Серые глаза – сырой причал,
Приближающийся дождь и текут слезы,
Когда пароход уходит в море
В разлучающем шторме восклицаний.
Пой, ибо Вера и Надежда высоки (- е ценности) -
Нет другой истины кроме тебя и меня.
Пой Литанию любви
Любовь, как наша, не умирает.
Тут следует обратить внимание на изысканную систему рифмовки у Киплинга, но не до жиру…
Перечисленные атрибуты расставания, видимо, то, что лир герой видит в серых глазах. И вынесенное в заголовок слово Литания дает ключ к прочтению. По определению - Литания это «лат. litania от греческого греч. λιτή, означающее «молитва» или «просьба» — в христианстве молитва, состоящая из повторяющихся коротких молебных воззваний. Литании могут адресоваться к Христу, Деве Марии или святым». В нашем случае – к четырем девам Мариям или четырем святым для лир. героя женщинам. Или другими словами, это не совсем любовная лирика, а образец отнюдь не романтической поэзии. Симонову все это неизвестно, да и он полагает, что 4 строчки в строфах лишние, и тогда можно написать свой стишок, приписав его всемирному авторитету, ограничиваясь перечислением атрибутов привычной ему серости ширпотреба, дайджест Киплинга.
Серые глаза — рассвет,
Пароходная сирена,
Дождь, разлука, серый след
За винтом бегущей пены.
В. Бетаки оригинал все – таки читал и даже рефреном не пренебрег. Но, влазя в размер без мыла, задал много загадок.
Серые глаза… И вот —
Доски мокрого причала…
Дождь ли? Слёзы ли? Прощанье.
И отходит пароход.
Нашей юности года…
Вера и Надежда? Да —
Пой молитву всех влюблённых:
Что значит – вот? Что значит – да? Как одно следует из другого? Что за глупая многозначительность? И банальность про «нашей юности года»? Вродe он уже для бардов текст пишет. Неужели дождь от слез нельзя отличить, зачем спрашивать?
Черные глаза – дрожащий киль,
Молочная пена слева и справа.
Вышептанная беседа у руля
В прекрасной тропической ночи.
Крест, ведущий в Южном Небе
Звезды, которые мечутся в небе
Слышат Литанию любви.
Любовь, как наша, не умирает.
Крест здесь конечно созвездие, но тоже намекает, что Любовь здесь в традициях английской поэзии, той ее ветки, где мысли важнее чувств.
Достаточно сообразить, что здесь символизируют неспокойные звезды, заслышавшие эту Литанию. А в какой традиции пишет Симонов?
Чёрные глаза — жара,
В море сонных звёзд скольженье,
И у борта до утра
Поцелуев отраженье.
Надо надеяться, что или палубу только помыли или выброшенные за борт целуются, отражаясь в воде. Чепуха одни словом, неумение выписать образ. А что Бетаки?
Чёрные глаза… Молчи!
Шёпот у штурвала длится,
Пена вдоль бортов струится
В блеск тропической ночи.
Южный Крест прозрачней льда,
Снова падает звезда.
Вот молитва всех влюблённых:
Любим? Значит навсегда
Простим неграмотность поэту, сокрытый двигатель его - «струится в блеск» и эти многозначительные многоточия … тут бы Бетаки и замолчать, раз не смог найти рифму к ночи, но он продолжает «переводить» Киплинга. Остается вопрос, как из слова «Любим» следует – навсегда ? Что значит это «значит»?
А что там у Киплинга с третьей парой глаз?
Карие глаза – пыльная равнина
В трещинах и высушенная в жаре июня,
Летящая подкова и натянутый повод,
Сердца выстукивают древний ритм,
Кони несутся бок о бок,
Время ответить, как встарь,
Литанией влюбленных
Любовь, как наша, не умирает.
Обладательница их чуть ли нe амазонка, вот это характер! Война перенесена с моря на сушу. Веет чем - то языческим.
Симонов зачем –то переставляет строфы, впрочем, оригинал он не читал, так что проблемы композиции ему до лампочки и получается такое:
Карие глаза — песок,
Осень, волчья степь, охота,
Скачка, вся на волосок
От паденья и полёта.
Ну, от песка в глазах глаза слезятся и не до стихов, Однако и этот поэт грамоте не обучен - «вся скачка» это нонсенс, даже если она полетит.
А что придумал Бетаки?
Карие глаза — простор,
Степь, бок о бок мчатся кони,
И сердцам в старинном тоне
Вторит топот эхом гор…
И натянута узда,
И в ушах звучит тогда
Вновь молитва всех влюблённых:
Любим? Значит навсегда!
Если исключить «старинный тон» и неуместную аллитерацию с топотом коней, который сравнивается с топотом сердец, то Бетаки в этой строфе старался…
Синие глаза- Холмы Симлы
В серебре лунного инея,
Требуют вальса, который волнует.
Затихают и отзываются эхом у Бенмора,
«Мэйбл», «Офицеры», «Прощай»,
Роскошь, вино, колдовство
В искренности моей души.
Любовь, как наша, не умирает.
Бенмор здесь - сады в пригороде Йоханнесбурга, отсылка к бурской войне. Симонов тоже о ней писал, в стишке - ДОБРОВОЛЬНО «ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ»»,
Где ухитрился сделать на Киплинга поэтический донос.
А Империя любви Киплинга простирается от холмов Пакистана до Южной Африки.
Синие глаза — луна,
Вальса белое молчанье,
Ежедневная стена
Неизбежного прощанья.
Симонов естественно не отсылает никуда, где солдат мог бы предаться романтике, даже к последней испанской войне с фашистами, но стена прощания - метафора крайне дурная, отсылая то ли к Стене Плача, то ли к Кремлевской стене , уподобленных вальсу или кирпичным глазам. Даже Бетаки худо –бедно справляется со строфой, набив ее бессмысленными образами гущи переводческой тьмы бабьего индийского лета , перепутав все континенты.
Синие глаза… Холмы
Серебрятся лунным светом,
И дрожит индийским летом
Вальс, манящий в гущу тьмы.
— Офицеры… Мейбл… Когда?
Колдовство, вино, молчанье,
Эта искренность признанья —
Любим? Значит навсегда!
И легкомысленный финал у Киплинга:
Девицы, будьте милосердны,
Пожалейте меня несчастного,
Четырежды я в долгу у Купидона –
Четырежды банкрот.
Но, несмотря на мое несчастье
Девица некая ублажила меня,
44 раза воспою я-
«Любовь, как наша, не умрет».
Упоминание Купидона отсылает, если не прямо к Катуллу или к Геррику, то, по крайней мере, к истокам Британской культуры, к ее Римскому периоду в качестве колонии империи, хотя в первых строфах еще были христианскиe коннотации. И тогда возникает образ долгого пути к этой девице с остановкой в языческом Возрождении.
Симонов ограничивается лапидарной и вздорной моралью, хотя вообще неясно, за что тут эти глаза можно осуждать.
Нет, я не судья для них,
Просто без суждений вздорных
Я четырежды должник
Синих, серых, карих, чёрных.
Наверно вспомнил другого перевранного им Киплинга :
https://alsit25.livejournal.com/1176.html
Бетаки же даже каламбура с цифрами не упустил, помня о сорока тысячах братьев Гамлетовской метафоры,
Да… Но жизнь взглянула хмуро,
Сжальтесь надо мной: ведь вот —
Весь в долгах перед Амуром
Я — четырежды банкрот!
И моя ли в том вина?
Если б снова хоть одна
Улыбнулась благосклонно,
Я бы сорок раз тогда
Спел молитву всех влюблённых:
Любим? Значит навсегда.
Однако только совершенно глухой к слову поэт может срифмовать хмуро/Амура , да еще в подобном контексте ( На границе тучи ходят хмуро, Край суровый тишиной объят. У высоких берегов Амура Часовые Родины стоят).
И что же мы имеем с этих поэтических гусей?
В сущности, надо отдать должное К. Симонову, он представил не перевод, даже вольный, а собственные стихи, и он, по крайней мере, последователен, как и когда слямзил «Жди Меня» у какого-то белогвардейца. Как Шолохов – Тихий Дон, дописанный, скорее всего, коллективом авторов под руководством Серафимовича, приложившего руку и к «Как закалялась сталь». – бригадный подряд, обобществление жен литературы. С другой стороны, сам по себе литературный плагиат сюжета вполне законное явление - Горациевский Памятник Пушкина, Пилигримы, которых Бродский слямзил у Лохвицкой, Дунаевский и Гершвин, Бэкон, заимствующий у Веласкеса итд, итп. Но в этих случаях не обезличенные художники не подписывали свои произведения, явно имеющие высокую художественную ценность, чужим именем! В нашем же примере Симоновских аннексий чужого творчества , все тот же случай Мохнатого Шмеля «Киплинга», который превратился в разбитной цыганский романс, спасенный только замечательной музыкой, приставленной к дурному тексту. Ибо сам по себе данный текст Симонова никакой художественной ценности не имеет, в отличие от стихотворения «Жди Меня» и особенно в соответствующем контексте времени написания, по сути, тоже в контексте имперском. Но дурна и версия Бетаки, честно претендующая на статус перевода.
Ну, хорошо, все это дела давно минувших дней, Симонов - певец советского империализма, а Бетаки много лет был автором радио «Свобода», борцом с этим империализмом. К тому же, сейчас радио «Свобода» поет иной империализм – империализм тотальной демократизации, Глобализацию, мечтая, как и Киплинг, свести Восток с Западом во имя Вечного Мира, и потому те уже готовы к войне. Британия сама стала колонией Евросоюза, ест карри и тандури вместо классической овсянки и тамошние английские поэтические непокорные дурному слову сипаи разучились писать стихи.
Но что может предложить миру русская культура после распада Империи и на пути ее реставрации огнем и мечом до самого Ганга или середины Днепра?
И вот появляется новая «интерпретация» этого стихотворения, на этот раз ее представляет сетевой автор А. Флоря, то ли уездный телеграфист, то ли виртуальная барышня филологических наук где – нибудь в Мухосранске. Посвятив свое творение Симонову, и сопроводив его такой ремаркой - «Лучше гениального перевода К. Симонова это сделать невозможно, однако и я попытался внести свои оттенки, идя по его следам».
Вот этот опус:
Константину Симонову
Серые глаза – печаль.
Слезы. Дождь. Гудок. Вниманье!
Крик прощальный. И причал,
Исчезающий в тумане.
Сердца попусту не рви
И особыми словами
Пой Литанию Любви:
"Наша нежность вечно с нами".
Черные глаза – мечта.
Волны. Качка килевая.
Звезды Южного Креста
Светят, всем повелевая.
Шепот. Кругом голова.
В небесах алмазов пламя.
И Литании слова:
"Наша нежность вечно с нами"
Карие глаза – июнь.
Пыль над степью. Зной суровый.
Ликование и юнь.
Первобытной страсти зовы.
Скачка. Трепет и кураж.
Нас охота захватила.
А Литания – всё та ж:
"Нежность наша – до могилы".
Синие глаза – лучи
Лунные. Игрою света
Наподобие парчи
Симла в серебро одета.
В вальсе кружим визави,
Зачарованы объятьем.
И Литания Любви
В сердце: "Нежность не утратим".
Неужели это крах?
Разорен я безвозвратно?
У Амура в должниках
Я теперь четырехкратно!
Девы, я поверю вам:
Не была любовь пустою!
За нее сто раз воздам
Гимном четырем цветам:
Нежность их навек со мною.
Похоже на кавалерийский наскок на поэзию. Отрывистый лай поэтических псов, выпущенных на Киплинга с «особыми»(!) словами и «пустой» любовью. Этакий Диккенсовский Альфред Джингль, в своей речи часто пропускающий артикли, раздражая грамотных джентльменов. Полный крах поэтической юни и нюни версификации.
В голову закрадывается ужасная мысль, может британцы были правы, привязывая сипаев к жерлам пушек?
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2021-11-03 12:12 pm (UTC)А Империя любви Киплинга простирается от холмов Пакистана до Южной Африки."
Неверно.
Империя любви Киплинга ещё более обширна... Но не на момент написания данного стихотворения, вышедшего в свет в 1886 году. Здесь речь идёт лишь об Индии. И Бенмор — название клуба в Симле, летней столице Британской Индии, как указано в этой статье: https://www.vilavi.ru/pod/040611/040611.shtml (Наизусть читаем Киплинга… 3. «The Lovers' Litany» — «Серые глаза»)
И ещё далеко не лишним будет отметить, что все переводчики Литании влюблённых, с чьими работами я знаком, проявили огромное непонимание второй строфы стихотворения.
У В. Бетаки и В. Бойко — шёпот у штурвала, Наталья Резник и вовсе заставила рулевого что-то шептать. И разве что К. Симонов, при всём его пренебрежении оригиналом, оказался наиболее точен — возможно, в силу наибольшей приближённости к временам Киплинга: "И у борта до утра..."
Впрочем, дикую несуразицу выдал и автор вышеупомянутой статьи, по мнению которого "это шёпот в ночной темноте, у руля на корме".
Wheel, конечно, может переводиться как рулевое колесо или штурвал — но никто просто так не пустит пассажиров парохода в рулевую рубку, да ещё ночью. И уж тем более не может быть на пароходе рулевого колеса на корме — это вам не парусник!
Между тем, сам Киплинг написал более чем ясно и прозрачно:
"Milky foam to left and right;
Whispered converse near the wheel...."
Молочная пена слева и справа, шепчущий разговор возле колеса...
Переводчикам следовало бы вначале задуматься: откуда взялась молочная пена? А ответ прост — это 1880-е годы и колёсный пароход. Эпоха исключительно винтовых судов начнётся позже.
Поэтому — пароход идёт по морю, взбивая пену, а на палубе возле борта, близ одного из колёс, шепчется (и, вероятно, целуется) парочка.
no subject
Date: 2021-11-04 06:21 pm (UTC)ну переведем героев с кормы к борту, к колесу, если это не круглый руль? И что?
no subject
Date: 2021-11-24 04:12 am (UTC)Но ладно, отвечу на это.
Мои замечания касаются правды перевода. Ведь нельзя адекватно и насколько возможно точно перевести текст, если ты не до конца понимаешь, что там написано. И разговор на корме у руля возможен только на старом паруснике, но не на пароходе. Во времена пара существовали, конечно, пароходы с одним кормовым колесом, но, преимущественно, речные. И если понимать, что это колёсный пароход, то образ стихотворения достаточно сильно меняется.
no subject
Date: 2021-11-24 12:23 pm (UTC)Посему тут не на что возражать.. Что в сущности это меняет в рассуждении худ. ценности текстов Симонова или Бетаки? В чем заключается первое возражение, перед тем , как перейти к второстепенным? Какая разница , где стояли влюбленные, у борта, на корме или на капитанском мостике , у штурвала?