Д. Х. Лоуренс Хотелось бы познать женщину

Хотелось бы познать женщину,
подобную красному огню в очаге
тлеющему после сквозняков дня.

Чтобы можно было приблизиться к ней
в красной тишине сумерек
и воистину найти радость в ней

без необходимости прилагать вежливые усилия в любви к ней
или умственное усилие чтобы она приблизилась.
Не охлаждаясь, разговаривать с ней.

Оригинал:

https://www.gutenberg.org/files/22726/22726-h/22726-h.htm

Р. М. Рильке Алкеста

Внезапно вестник появился между ними,
как брошенный в кипенье свадебного пира
ингредиент. Но, пьяные они
явленья бога не приметили, он при себе
Божественность свою держал, как мокрый плащ,
одним из них казался, тем и другим,
когда меж ними шел. Но кто-то из гостей
увидел вдруг как, речь прервав, жених,
там, во главе стола, подброшен был,
уже не возлежал, но сутью всей
чужого отражал, тот говорил ужасно.
И сразу после, как очистился отстой,
настала тишина; лишь при падении дождя
глухой, угасший гул, на дне пропахший
уже испорченным осадком
после погасшего подпорченного смеха.

Тогда они признали – это стройный бог,
исполнен он предназначеньем
и он неумолим – уж это им известно.
И все ж, когда сказал он, было то
всех знаний более непостижимо.
Адмет умрет. Когда? Да в этот самый час.
Но на фрагменты он оболочку ужаса разбил
и руки протянул почти уже бессильно
из них, чтобы торговаться с богом.
Лишь год, еще лишь молодости год,
пусть месяц хоть, неделя, дни,
ах, пусть не дни, не ночи, лишь одну,
одну лишь ночь, вот эту, только эту.
Бог отказал, и он вскричал,
и он кричал, не удержавшись закричал,
как мать, когда она его рожала.
И пришла к нему старуха
Потом старик пришел, его отец,
стояли, старые, отжившие, и рядом
с кричавшим, кто вдруг, в первый раз
так близко, на них взглянув сказал:
отец, эти отбросы беспокоят вас,
но что мешает вам их проглотить?
Поди же, выбрось их. А ты, матрона,
что делаешь еще ты здесь: ты родила.

Держал их словно жертвенных зверей
единой хваткой. Вдруг стариков он отпустил
и оттолкнул, наполненный идеей,
сияя, тяжело дыша, позвал: «Креонт! Креонт!
И больше ничего: лишь имя только.
но все ж другое имя им подразумевалось,
назвать его не мог, и безымянно ожидал,
потом, как лампу, другу протянул его,
другу любимому в застолья суматохе.
Они стары (кто там стоят), на жертву не годны,
они изношены, да и почти не стоят ничего.
но ты, но ты, сейчас во всей своей красе –
И больше он не видел друга,
один остался, и тут пришла она
немного меньше ростом, чем он думал,
и грустная в поблекшем подвенечном платье.
Все остальные просто переулок,
через который приходить и проходить – (и скоро будет
в его объятиях, открытых с болью).

Пока он ждал, она заговорила, но не с ним.
Она заговорила с Богом, и Бог ее услышал,
и все услышали, как будто были с Богом:
Никто не может заменить его. Кроме меня,
Ему замена я. Ибо никто к концу не близок
Только я. Что мне с того останется,
что я была здесь? Вот и все, я умираю.
Разве не сказано тебе, когда она сказала
Что это ложе, что ожидает нас,
Миру подземному принадлежит? И я прощаюсь.
Прощаюсь и прощаюсь.
Никто, кто умирает, эту ношу не осилит.
я ухожу, чтоб все внизу там  погребли
и кто сейчас мне муж, исчезло, разложилось...
Веди меня туда: я умираю за него.

И словно ветер в море, что внезапно изменился,
бог подошел к почти уже умершей,
вдруг оказавшись мужа  вдалеке,
которому он неприметным жестом,
сто жизней бросил здесь, на эту землю.
А он приник, шатаясь, к ним двоим.
вцепился в них, и как во сне. они пошли
по направленью к выходу, где плакали уже
десятки плакальщиц. Но он увидел
ее лицо еще живым, когда оборотилась
с улыбкой светлой, как надежда,
возможно обещание почти: восстать,
вернуться из глубокой смерти
к нему, живому –

Потом внезапно
он преклонил колени и закрыл лицо руками,
чтоб ничего не видеть, улыбки этой кроме.

Оригинал:

https://kalliope.org/en/text/rilke200208013