У. Оден Горацианцы

В какие вымышленные миры может воображение.
увести тебя, Флакк, и тебе подобных? Не во дворцы же
Гранд Опера, эту galère

лунатиков, жаждущих власти
или алчущих любви, распевающих арии,
но и не к подопечным Буффы, где аномальные
наросты себялюбия иссекаются
путем грубой хирургии

розыгрыша. Пожалуй, единственная изобретенная
история, в которой твоя внешность кажется правдоподобной,
это Детектив: я могу
верить в то, что один из вас раскроет

убийство, которое поставило профессионалов в тупик,
спасибо вашим знаниям местной топографии.
В нашем мире вы все разделяете
любовь к какому-то конкретному

месту или полоске страны, к ферме недалеко от Тиволи
или деревне в Рэдноршире: иная Столица
сохранилась, как приманка, как шанс
попасть в Общество,

разве не искушает она вас, избегающих толпы, шума машин,
голубых чулок и миллионеров. Ваши вкусы предпочитают
небольшие званые обеды, небольшие комнаты,
и тон голоса, который им подходит,

ни трусливый, ни заносчивый, а тихий
определенный (звук деревянных духовых имитирует лучше
чем струны), ваше самое мирское желание
благородная достаточность

земли или покупки. Среди тех, кого я действительно знаю,
это Британская ветвь семьи, сколько
найдено в англиканской церкви
ваших Меценатов, который позволили

жизни обременять себя, как пасторы прилагательное
к деревенским стадам, как органисты в троллоповых
кафедральных городах. Тогда, во всех
лабиринтах экономики

есть темные закоулки, в которые Власть
никогда не сует подозрительного носа, embus qué небес
для заядлых холостяков
и политиков идиотов,

зоологические и ботанические сады,
подвальные музеи с феодальными доспехами
или древними монетами: там тоже мы находим
тебя среди хранителей.

Некоторые из вас писали стихи, обычно
короткие, а некоторые вели дневники, редко публикуемые
пока вы не умерли, но большинство
вообще не запомнились никем,

кроме ваших друзей и собак. Восторженная
Молодежь списывает вас со счетов как устарелых,
кого не встретишь на баррикадах, и никогда не стреляющих
в себя, или в любовников.

Ты хорошо думал о своих одах, Флакк, и верил, что они
будут жить, но знал, и научил своих потомков говорить с тобой:
«Как полагается у творцов,
сравнивать с Пиндаром или любым

из великих foudroyant мастеров, которые никогда не
каялись, мы, при всем нашем блеске, мало чего
стоим, и, человеческих жизней,
по сравнению с подлинными мучениками,

как Регул, без счета. Мы можем только
делать то, для чего, как нам кажется, мы созданы, посмотри на
этот мир счастливым взглядом
но с трезвой точки зрения».