![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
18
Когда я покинул каток, я почувствовал, что вроде проголодался, так что я пошел в аптеку и взял себе бутерброд со швейцарским сыром и соевое, и потом пошел к телефонной будке. Я подумал, может стоит звякнуть старухе Джейн еще раз и узнать, не дома ли она уже. Я хочу сказать, что весь вечер был свободен, и если она уже дома, то ее можно было пригласить потанцевать или что-то в это роде, где-нибудь. Я никогда с ней не танцевал или что-то в подобном роде за все время нашего знакомства. Хотя один раз видел, как она танцует. И она вроде очень хорошо танцевала. Дело было Четвертого Июля в клубе. Тогда я не знал ее достаточно хорошо и подумал, что отбивать ее у партнера западло. Она встречалась тогда с этим ужасным парнем, Элом Пайком, который учился в Чоэйте. Я его знал не слишком хорошо тоже, но он вечно ошивался у бассейна, Он носил эти белые плавки из латекса, и вечно прыгал с вышки. Он исполнял один и тот же старый прыжок с полу оборотом весь день. Это был единственный прыжок, который он умел делать, но он думал, что он очень крутой. Весь мускулы и никаких мозгов. Короче, вот с ним Джейн в тот вечер и танцевала. Я этого не понимал. Клянусь, я этого не понимал. Когда мы с ней начали встречаться, я спросил ее, как так случилось, что она сошлась с таким выпендрежным выродком, как Эл Пайк. Но Джейн сказала, что он не выпендривается. Она сказала, что у него некий комплекс неполноценности. Она вела себя так, словно жалела его или что-то в этом роде, и она совсем не прикидывалась. Она реально его жалела. Нечто странное есть в этих девчонках. Каждый раз, когда ты упоминаешь что какой-то парень просто выродок – крайне жалкий или крайне самодовольный и все –такое, они обязательно скажут тебе, что у него комплекс неполноценности. Может и есть, но это же не исключает факта, что он выродок, по моему мнению. Девушки. Вы никогда не знаете, что они думают. Я однажды свел эту девушку, соседку Роберты Уолш с другом моим. Его звали Боб Робинсон, вот у него реально был комплекс неполноценности. Вы сразу бы сказали, что он стесняется своих родителей и всякого такого, потому что они говорили «вот он не» или «вот она не», и подобные несуразицы, а кроме того, они были довольно бедные. Но сам он не был выродок или в этом роде. Он был очень славный парень. Но этой подруге Роберты Уолш он вообще не понравился. Она сказала Роберте, что он слишком самодовольный, и причина по которой она думала, что он самодовольный заключалась в том, что он имел глупость сказать ей, что он капитан команды в дискуссионном клубе. Такая мелочь, и она решила, что он самодоволен. Проблема с девочками в том, что, если мальчик им нравится, не важно насколько он большой выродок, они всегда говорят, что у него комплекс неполноценности, а если он им не нравится, не важно насколько он мил, или насколько велик его комплекс неполноценности, они скажут, что он самодоволен. Так поступают даже умные девочки.
Короче, я звякнул старухе Джейн снова, но ее телефон не ответил, так что пришлось повесить трубку. Потом пришлось перелистать мою записную книжку, ища кого —нибудь, кто мог бы скрасить мой вечер ко всем чертям. Проблема была в том, что в моей записной книжке было только около трех имен. Джейн и этот человек, мистер Антолини, этот был моим учителем в Элктон Хилле, и номер конторы моего отца. Я все время забываю записывать телефоны. И вот что я сделал, я звякнул старине Карлу Луче. Он закончил Хуттон, после того, как я из нее ушел. Он был года на три старше меня, и мне не сильно нравился, но он был из этих умных ребят – у него было самое высокое I.Q.
в Хуттоне – и я подумал, что он не откажется пообедать со мной где-нибудь и мы сможем затеять какую-нибудь легкую интеллектуальную беседу. Иногда он был крайне поучителен. Так что я ему и звякнул. Сейчас он ходит в Колумбийский, но живет на 65-й и всякое такое, и я был уверен, что он дома. Когда он ответил, то сказал, что обед не получится, но мы можем встретиться и выпить в десять часов в баре «Викер» на 54-й. Я думаю, что он сильно удивился, услышав меня. Однажды я обозвал его толстозадым придурком. У меня было достаточно времени, чтобы убивать его до десяти часов, и тогда вот что я сделал, я пошел в кинотеатр в Радио-Сити. Это вероятно было худшее из всего что сделал, но это было рядом, и ничего лучше я придумать не мог. Я пришел ко времени, начались эти пляски на чертовой сцене. Когда Роккетсы старались задрать ноги выше головы. ну, когда они держат ряд, а руки каждой на талии соседок. Зрители хлопали как сумасшедшие. А какой -то парень за моей спиной повторял и повторял своей жене, «Знаешь, как это называется? Это называется точность.». Он меня убил. Потом после Роккетсов вышел парень в таксидо и на роликовых коньках, он начал кататься под кучей столиков и при этом острил. Он классно катался и всякое такое, но я удовольствия не получил, потому что все время представлял, как он репетирует эту роль человека на роликовых коньках на сцене. Вроде крайне глупо. Я думаю, что я был не в подходящем настроении. Потом, после него, они завели эту Рождественскую дребедень, которая у них, в Радио-Сити, каждый год. Все эти ангелы начали вылазить из ящиков и ото всюду, парни с крестами и всяким таким везде, и вся их куча – тысячи — запели «Явитесь Все Вы Праведные!», как безумные, Большие дела. Это должно было быть чертовски религиозно, я понимаю, и прелестно и всякое такое, но я не вижу ничего религиозного или прелестного, Господи помилуй, когда куча актеров с крестами гоняют по всей сцене. Когда они закончили и стали вылазить из ящиков снова, вы могли бы сказать, что они не могут дождаться перекура или чего-то в этом роде. Я видел это с Салли Хейс в прошлом году и она не уставала повторять, как это красиво, костюмы и всякое такое. А я сказал, что старину Иисуса вероятно бы стошнило, если бы Он это увидел – все эти изысканные костюмы и всякое такое. Салли сказала, что я кощунственный атеист. Вероятно, так и есть. Но что Ему бы явно понравилось, это как парень там играл на цимбалах в оркестре. Я наблюдал за этим парнем с восьми лет. Мой брат Элли и я, когда мы были с родителями, обычно отодвигали стулья так, чтобы можно было его видеть. Лучший барабанщик изо всех, кого я видел. У него было пару шансов ударить по барабанам за все исполнение, но было видно, что скучно ему не было, когда он ничего не делал. Потом, когда удавалось стукнуть по барабану, он делал это мило и нежно, с нервным выражением на лице. Однажды, когда мы с отцом ездили в Вашингтон, Элли послал ему открытку, но, наверно, спорю, он ее не получил. Мы были не уверенны в адресе.
Когда эта Рождественская бодяга закончилась, начался чертов фильм. Он был настолько извращенный, что я не мог оторвать глаз. Был он об этом английском парне, Алек кто-то, и он воевал и потерял память в госпитале и всякое такое. Он вышел из госпиталя с костылем и хромал везде, где можно, по всему Лондону, не понимая кто он такой, и какого черта он там. А реально он герцог, но этого не понимает. Потом он встречает в автобусе милую, дружелюбную, искреннюю девушку. Ее чертова шляпка слетает, а он ее ловит, и потом они идут наверх, садятся и начинают говорить о Чарльзе Диккенсе Он их любимый автор и всякое такое. Он не расстается с книгой об Оливере Твисте, и она тоже. Меня чуть не стошнило. Так или иначе, они сразу влюбляются друг в друга, потому что оба помешаны на Чарлзе Диккенсе и всякое такое, и он помогает ей вести работу в издательстве. Она издатель, девушка эта. Только дела ее идут хреново, потому что брат ее алкаш и тратит все их бабки. Он крайне ожесточен, брат этот, потому что он был доктор и тоже воевал, а теперь не может оперировать, потому что ему там перебило нерв, так что он бухает все время, но он довольно мудрен и всякое такое.
Короче, старина Алек пишет книжку, а девушка ее издает, и они оба получают приличную сумму зеленых. Все они собираются пожениться, когда возникает другая девушка, старуха Марсия. Марсия была невестой Алека до того, как он потерял память, и она его узнает, когда он надписывает в этом магазине свою книжки. Марсия рассказывает старине Алеку, что он реально герцог, но он ей не верит и не хочет идти с ней в гости к своей матери и всякое такое. А мать у него слепая, как летучая мышь. Но та, другая девушка, дружелюбная, заставляет его пойти. Она ужасно благородная и все такое. Так что он идет. Но все равно память к нему не возвращается, даже когда его здоровенный датский дог прыгает на него, а мать ощупывает его лицо и приносит ему плюшевого мишку, на которого он пускал слюни в детстве. Но потом, однажды, когда какие-то пацаны играли на лужайке в крикет он получил крикетным мячом по голове. Тогда к нему сразу возвращается чертова память, он бежит и целует свою мать в лоб и во всякое такое. Потом он становится обычным герцогом и забывает ту дружелюбную девушку, у которой свое издательство. Я бы рассказал вам конец истории, но боюсь, что меня стошнит. Не то, что я боюсь испортить вам впечатление. Там и портить нечего, прости Господи. Короче, все кончается тем, что Алек женится на этой дружелюбной девушке, а ее брат, который пьет, приводит свои нервы в порядок и оперирует маму Алека, так, что она снова видит, и потом брат-пьяница и старуха Марсия сближаются. Все кончается тем, что все сидят за этим длинным столом, смеясь до упаду, потому что здоровенный датский дог вдруг притаскивает кучу щенков. Все думали, что он кобель, или другая чертова животина, я полагаю. Все, что я могу сказать, не ходите на этот фильм, если не хотите обрыгаться по полной.
Но вот, что меня достало, рядом со мной сидела дама и она проплакала весь чертов фильм. Чем глупее он становился, тем больше она плакала. Вы бы подумали, что это потому, что она чертовски добросердечна, но я-то сидел рядом, и добросердечия не заметил. С ней был сынишка, и ему было чертовски скучно, и он просил свести его в туалет, а она его не вела, хоть лопни. Все время требовала, чтобы сидел смирно, и хорошо себя вел. Добросердечна она была, как чертова волчица. Возьмите любого, кто выплакивает свои чертовы глаза, глядя на эту бредятину в кино, и девять из десяти там в душе полные выродки. Я не шучу.
Когда картина кончилась, я пошел в бар «Викер», где предполагалась встреча с Карлом Лучи, и, пока шел, я вроде как думал про войну и всякое такое. Такое со мной всегда случается, когда я смотрю фильмы про войну. Вероятно, я бы этого не выдержал, если бы меня призвали. Реально не выдержал бы. Было бы не слишком плохо, если бы просто призвали и застрелили или что-то в этом роде, но ведь пришлось бы провести там чертовски много времени. В этом вся проблема. Мой брат Д. Б. провел в армии четыре проклятых года. Он воевал тоже – высадился со вторым фронтом и всякое такое – но я реально думаю, что армию он ненавидел больше, чем войну. Я был практически дитя в то время, но я помню, как он возвращался домой на побывку и всякое такое, и все что он делал, это лежал на кровати практически. Он даже в гостиную редко спускался. Позднее, когда он оказался за морем и воевал и всякое такое, то его ни разу не ранило или что-то в этом роде, и он никого не застрелил. Все, что пришлось ему делать, это возить какого-то генерала-ковбоя целый день в штабной машине. Однажды он сказал Элли и мне, что если бы ему пришлось застрелить кого-то, то он бы не знал в каком направлении стрелять. Он сказал, что армия была практически полна выродков, таких же как нацисты. Я помню, как Элли однажды спросил его, вроде же не плохо, что он повоевал, потому что он писатель, а война дает много тем писателям и всякое такое. Тогда он заставил Элли принести ему бейсбольную перчатку и спросил его, кто лучше писал о войне Руперт Брук или Эмили Дикинсон. Сам я о том судить не могу, потому что я слишком много стихов не читаю, но определенно знаю, что сошел бы с ума, если мне пришлось пойти в армию и ошиваться там с парнями вроде Экли, и Стрэйдлейера, и старины Мориса все время, маршируя с ними и всякое такое. Однажды я провел неделю у бойскаутов, но не мог выдержать, когда приходилось смотреть в затылок тому, кто стоял впереди. А они требовали смотреть в затылок тому, кто стоял впереди.
Богом клянусь, если случится еще одна война, пусть меня сразу призовут и поставят перед расстрельной командой. Я не буду протестовать. Но вот что достает меня в Д. Б., тем не менее, он отчаянно ненавидит войну и в то же время заставил прочесть прошлым летом «Прощай, оружие!». Сказал, что книжка потрясная. Вот чего я не понимаю. Там этот парень, по имени лейтенант Генри, который предположительно парень хороший и всякое такое. Не понимаю. Д.Б. ненавидит армию и войну и всякое такое, и одновременно ему все еще нравится такое фуфло. Я хочу сказать, к примеру, я не понимаю, как могут нравится такие фуфловые книги, как эта и одновременно книги Ринга Ларднера, или эта, от которой он с ума сходит, «Великий Гэтсби». Д. Б. сильно огорчился, когда я ему это сказал, и сказал, что я слишком юн и всякое такое, чтобы я мог ее оценить, но я так не думаю. Я сказал ему, что мне понравилось. Правда понравилось. Я охренел от «Великого Гэтсби». От Ринга Ларднера и «Великого Гэтсби» и всякого такое. Старина Гэтсби. Не нувориш какой. Это меня убило. Так или иначе, я рад, что изобрели атомную бомбу. Если случится другая война, я усядусь прямо на эту бомбу. Добровольно сяду, Богом клянусь.
Когда я покинул каток, я почувствовал, что вроде проголодался, так что я пошел в аптеку и взял себе бутерброд со швейцарским сыром и соевое, и потом пошел к телефонной будке. Я подумал, может стоит звякнуть старухе Джейн еще раз и узнать, не дома ли она уже. Я хочу сказать, что весь вечер был свободен, и если она уже дома, то ее можно было пригласить потанцевать или что-то в это роде, где-нибудь. Я никогда с ней не танцевал или что-то в подобном роде за все время нашего знакомства. Хотя один раз видел, как она танцует. И она вроде очень хорошо танцевала. Дело было Четвертого Июля в клубе. Тогда я не знал ее достаточно хорошо и подумал, что отбивать ее у партнера западло. Она встречалась тогда с этим ужасным парнем, Элом Пайком, который учился в Чоэйте. Я его знал не слишком хорошо тоже, но он вечно ошивался у бассейна, Он носил эти белые плавки из латекса, и вечно прыгал с вышки. Он исполнял один и тот же старый прыжок с полу оборотом весь день. Это был единственный прыжок, который он умел делать, но он думал, что он очень крутой. Весь мускулы и никаких мозгов. Короче, вот с ним Джейн в тот вечер и танцевала. Я этого не понимал. Клянусь, я этого не понимал. Когда мы с ней начали встречаться, я спросил ее, как так случилось, что она сошлась с таким выпендрежным выродком, как Эл Пайк. Но Джейн сказала, что он не выпендривается. Она сказала, что у него некий комплекс неполноценности. Она вела себя так, словно жалела его или что-то в этом роде, и она совсем не прикидывалась. Она реально его жалела. Нечто странное есть в этих девчонках. Каждый раз, когда ты упоминаешь что какой-то парень просто выродок – крайне жалкий или крайне самодовольный и все –такое, они обязательно скажут тебе, что у него комплекс неполноценности. Может и есть, но это же не исключает факта, что он выродок, по моему мнению. Девушки. Вы никогда не знаете, что они думают. Я однажды свел эту девушку, соседку Роберты Уолш с другом моим. Его звали Боб Робинсон, вот у него реально был комплекс неполноценности. Вы сразу бы сказали, что он стесняется своих родителей и всякого такого, потому что они говорили «вот он не» или «вот она не», и подобные несуразицы, а кроме того, они были довольно бедные. Но сам он не был выродок или в этом роде. Он был очень славный парень. Но этой подруге Роберты Уолш он вообще не понравился. Она сказала Роберте, что он слишком самодовольный, и причина по которой она думала, что он самодовольный заключалась в том, что он имел глупость сказать ей, что он капитан команды в дискуссионном клубе. Такая мелочь, и она решила, что он самодоволен. Проблема с девочками в том, что, если мальчик им нравится, не важно насколько он большой выродок, они всегда говорят, что у него комплекс неполноценности, а если он им не нравится, не важно насколько он мил, или насколько велик его комплекс неполноценности, они скажут, что он самодоволен. Так поступают даже умные девочки.
Короче, я звякнул старухе Джейн снова, но ее телефон не ответил, так что пришлось повесить трубку. Потом пришлось перелистать мою записную книжку, ища кого —нибудь, кто мог бы скрасить мой вечер ко всем чертям. Проблема была в том, что в моей записной книжке было только около трех имен. Джейн и этот человек, мистер Антолини, этот был моим учителем в Элктон Хилле, и номер конторы моего отца. Я все время забываю записывать телефоны. И вот что я сделал, я звякнул старине Карлу Луче. Он закончил Хуттон, после того, как я из нее ушел. Он был года на три старше меня, и мне не сильно нравился, но он был из этих умных ребят – у него было самое высокое I.Q.
в Хуттоне – и я подумал, что он не откажется пообедать со мной где-нибудь и мы сможем затеять какую-нибудь легкую интеллектуальную беседу. Иногда он был крайне поучителен. Так что я ему и звякнул. Сейчас он ходит в Колумбийский, но живет на 65-й и всякое такое, и я был уверен, что он дома. Когда он ответил, то сказал, что обед не получится, но мы можем встретиться и выпить в десять часов в баре «Викер» на 54-й. Я думаю, что он сильно удивился, услышав меня. Однажды я обозвал его толстозадым придурком. У меня было достаточно времени, чтобы убивать его до десяти часов, и тогда вот что я сделал, я пошел в кинотеатр в Радио-Сити. Это вероятно было худшее из всего что сделал, но это было рядом, и ничего лучше я придумать не мог. Я пришел ко времени, начались эти пляски на чертовой сцене. Когда Роккетсы старались задрать ноги выше головы. ну, когда они держат ряд, а руки каждой на талии соседок. Зрители хлопали как сумасшедшие. А какой -то парень за моей спиной повторял и повторял своей жене, «Знаешь, как это называется? Это называется точность.». Он меня убил. Потом после Роккетсов вышел парень в таксидо и на роликовых коньках, он начал кататься под кучей столиков и при этом острил. Он классно катался и всякое такое, но я удовольствия не получил, потому что все время представлял, как он репетирует эту роль человека на роликовых коньках на сцене. Вроде крайне глупо. Я думаю, что я был не в подходящем настроении. Потом, после него, они завели эту Рождественскую дребедень, которая у них, в Радио-Сити, каждый год. Все эти ангелы начали вылазить из ящиков и ото всюду, парни с крестами и всяким таким везде, и вся их куча – тысячи — запели «Явитесь Все Вы Праведные!», как безумные, Большие дела. Это должно было быть чертовски религиозно, я понимаю, и прелестно и всякое такое, но я не вижу ничего религиозного или прелестного, Господи помилуй, когда куча актеров с крестами гоняют по всей сцене. Когда они закончили и стали вылазить из ящиков снова, вы могли бы сказать, что они не могут дождаться перекура или чего-то в этом роде. Я видел это с Салли Хейс в прошлом году и она не уставала повторять, как это красиво, костюмы и всякое такое. А я сказал, что старину Иисуса вероятно бы стошнило, если бы Он это увидел – все эти изысканные костюмы и всякое такое. Салли сказала, что я кощунственный атеист. Вероятно, так и есть. Но что Ему бы явно понравилось, это как парень там играл на цимбалах в оркестре. Я наблюдал за этим парнем с восьми лет. Мой брат Элли и я, когда мы были с родителями, обычно отодвигали стулья так, чтобы можно было его видеть. Лучший барабанщик изо всех, кого я видел. У него было пару шансов ударить по барабанам за все исполнение, но было видно, что скучно ему не было, когда он ничего не делал. Потом, когда удавалось стукнуть по барабану, он делал это мило и нежно, с нервным выражением на лице. Однажды, когда мы с отцом ездили в Вашингтон, Элли послал ему открытку, но, наверно, спорю, он ее не получил. Мы были не уверенны в адресе.
Когда эта Рождественская бодяга закончилась, начался чертов фильм. Он был настолько извращенный, что я не мог оторвать глаз. Был он об этом английском парне, Алек кто-то, и он воевал и потерял память в госпитале и всякое такое. Он вышел из госпиталя с костылем и хромал везде, где можно, по всему Лондону, не понимая кто он такой, и какого черта он там. А реально он герцог, но этого не понимает. Потом он встречает в автобусе милую, дружелюбную, искреннюю девушку. Ее чертова шляпка слетает, а он ее ловит, и потом они идут наверх, садятся и начинают говорить о Чарльзе Диккенсе Он их любимый автор и всякое такое. Он не расстается с книгой об Оливере Твисте, и она тоже. Меня чуть не стошнило. Так или иначе, они сразу влюбляются друг в друга, потому что оба помешаны на Чарлзе Диккенсе и всякое такое, и он помогает ей вести работу в издательстве. Она издатель, девушка эта. Только дела ее идут хреново, потому что брат ее алкаш и тратит все их бабки. Он крайне ожесточен, брат этот, потому что он был доктор и тоже воевал, а теперь не может оперировать, потому что ему там перебило нерв, так что он бухает все время, но он довольно мудрен и всякое такое.
Короче, старина Алек пишет книжку, а девушка ее издает, и они оба получают приличную сумму зеленых. Все они собираются пожениться, когда возникает другая девушка, старуха Марсия. Марсия была невестой Алека до того, как он потерял память, и она его узнает, когда он надписывает в этом магазине свою книжки. Марсия рассказывает старине Алеку, что он реально герцог, но он ей не верит и не хочет идти с ней в гости к своей матери и всякое такое. А мать у него слепая, как летучая мышь. Но та, другая девушка, дружелюбная, заставляет его пойти. Она ужасно благородная и все такое. Так что он идет. Но все равно память к нему не возвращается, даже когда его здоровенный датский дог прыгает на него, а мать ощупывает его лицо и приносит ему плюшевого мишку, на которого он пускал слюни в детстве. Но потом, однажды, когда какие-то пацаны играли на лужайке в крикет он получил крикетным мячом по голове. Тогда к нему сразу возвращается чертова память, он бежит и целует свою мать в лоб и во всякое такое. Потом он становится обычным герцогом и забывает ту дружелюбную девушку, у которой свое издательство. Я бы рассказал вам конец истории, но боюсь, что меня стошнит. Не то, что я боюсь испортить вам впечатление. Там и портить нечего, прости Господи. Короче, все кончается тем, что Алек женится на этой дружелюбной девушке, а ее брат, который пьет, приводит свои нервы в порядок и оперирует маму Алека, так, что она снова видит, и потом брат-пьяница и старуха Марсия сближаются. Все кончается тем, что все сидят за этим длинным столом, смеясь до упаду, потому что здоровенный датский дог вдруг притаскивает кучу щенков. Все думали, что он кобель, или другая чертова животина, я полагаю. Все, что я могу сказать, не ходите на этот фильм, если не хотите обрыгаться по полной.
Но вот, что меня достало, рядом со мной сидела дама и она проплакала весь чертов фильм. Чем глупее он становился, тем больше она плакала. Вы бы подумали, что это потому, что она чертовски добросердечна, но я-то сидел рядом, и добросердечия не заметил. С ней был сынишка, и ему было чертовски скучно, и он просил свести его в туалет, а она его не вела, хоть лопни. Все время требовала, чтобы сидел смирно, и хорошо себя вел. Добросердечна она была, как чертова волчица. Возьмите любого, кто выплакивает свои чертовы глаза, глядя на эту бредятину в кино, и девять из десяти там в душе полные выродки. Я не шучу.
Когда картина кончилась, я пошел в бар «Викер», где предполагалась встреча с Карлом Лучи, и, пока шел, я вроде как думал про войну и всякое такое. Такое со мной всегда случается, когда я смотрю фильмы про войну. Вероятно, я бы этого не выдержал, если бы меня призвали. Реально не выдержал бы. Было бы не слишком плохо, если бы просто призвали и застрелили или что-то в этом роде, но ведь пришлось бы провести там чертовски много времени. В этом вся проблема. Мой брат Д. Б. провел в армии четыре проклятых года. Он воевал тоже – высадился со вторым фронтом и всякое такое – но я реально думаю, что армию он ненавидел больше, чем войну. Я был практически дитя в то время, но я помню, как он возвращался домой на побывку и всякое такое, и все что он делал, это лежал на кровати практически. Он даже в гостиную редко спускался. Позднее, когда он оказался за морем и воевал и всякое такое, то его ни разу не ранило или что-то в этом роде, и он никого не застрелил. Все, что пришлось ему делать, это возить какого-то генерала-ковбоя целый день в штабной машине. Однажды он сказал Элли и мне, что если бы ему пришлось застрелить кого-то, то он бы не знал в каком направлении стрелять. Он сказал, что армия была практически полна выродков, таких же как нацисты. Я помню, как Элли однажды спросил его, вроде же не плохо, что он повоевал, потому что он писатель, а война дает много тем писателям и всякое такое. Тогда он заставил Элли принести ему бейсбольную перчатку и спросил его, кто лучше писал о войне Руперт Брук или Эмили Дикинсон. Сам я о том судить не могу, потому что я слишком много стихов не читаю, но определенно знаю, что сошел бы с ума, если мне пришлось пойти в армию и ошиваться там с парнями вроде Экли, и Стрэйдлейера, и старины Мориса все время, маршируя с ними и всякое такое. Однажды я провел неделю у бойскаутов, но не мог выдержать, когда приходилось смотреть в затылок тому, кто стоял впереди. А они требовали смотреть в затылок тому, кто стоял впереди.
Богом клянусь, если случится еще одна война, пусть меня сразу призовут и поставят перед расстрельной командой. Я не буду протестовать. Но вот что достает меня в Д. Б., тем не менее, он отчаянно ненавидит войну и в то же время заставил прочесть прошлым летом «Прощай, оружие!». Сказал, что книжка потрясная. Вот чего я не понимаю. Там этот парень, по имени лейтенант Генри, который предположительно парень хороший и всякое такое. Не понимаю. Д.Б. ненавидит армию и войну и всякое такое, и одновременно ему все еще нравится такое фуфло. Я хочу сказать, к примеру, я не понимаю, как могут нравится такие фуфловые книги, как эта и одновременно книги Ринга Ларднера, или эта, от которой он с ума сходит, «Великий Гэтсби». Д. Б. сильно огорчился, когда я ему это сказал, и сказал, что я слишком юн и всякое такое, чтобы я мог ее оценить, но я так не думаю. Я сказал ему, что мне понравилось. Правда понравилось. Я охренел от «Великого Гэтсби». От Ринга Ларднера и «Великого Гэтсби» и всякого такое. Старина Гэтсби. Не нувориш какой. Это меня убило. Так или иначе, я рад, что изобрели атомную бомбу. Если случится другая война, я усядусь прямо на эту бомбу. Добровольно сяду, Богом клянусь.
