![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
11
Совершенно неожиданно старуха Джейн Галлахер втемяшилась мне в мозги опять на моем пути из лобби. Я ее впустил и уже не мог оттуда выгнать. Я сел на этот тошнотворный стул в лобби и подумал о ней и Стрэдлйтере в этой чертовской машине Эда Бэнки, и хотя я был чертовски уверен, что старина Стрэдлейтер ее не трахнул, все же я знал, что старушке Джейн нравилось быть востребованной. Точно знал. Я хочу сказать, что помимо шашек, она была в восторге от всякой атлетики, и когда мы с ней познакомились, то все лето играли в теннис почти каждое утро и в гольф пополудни. Я правда сошелся с ней достаточно интимно. Я не хочу сказать, что в физическом смысле или что другое – не было такого – но мы почти не расставались. Совсем не обязательно сближаться сексуально, чтобы познать с какой девочкой ты имеешь дело.
А познакомился я с ней так: этот ее доберман-пинчер повадился облегчаться на нашей лужайке, что крайне раздражало мою маму. Она позвонила ее матери и начала скандалить. Мама моя умеет поднимать скандал по поводу подобного рода вещей. Потом вот что случилось: через пару дней я увидел в клубе Джейн, лежащую на животе радом с бассейном, и поприветствовал ее. Я знал, что она живет в соседнем доме, но я никогда еще с ней разговаривал или что еще. Хотя в этот день, когда я с ней поздоровался, она меня как холодной водой окатила. Заняло охренительно много времени убедить ее, что мне до лампочки, где облегчается ее собака. Да хоть в гостиной, я бы все равно на это клал с прибором. Короче, после этого мы с Джейн стали друзьями и все такое. Я играл с ней в гольф в тот же полдень. Помню, что она промазала восемь раз. Восемь. Заняло ужасно много времени заставить ее открывать глаза по крайней мере, когда он целила по мячу. Я улучшил ее игру невероятно, тем не менее.
Я замечательный гольфер. Если я вам скажу, что я классно играю, вы, вероятно, не поверите. Однажды я чуть не попал в короткометражку, но в последнюю минуту решил не попадать. Сообразил, что если кто-то ненавидит кино, как я, то было бы пошло, если бы я позволил засунуть себя в короткометражку.
Странная эта девочка, старуха Джейн. Я бы не сказал, что она уж так прям красива. Хотя с ног она меня сбила. Она была из этих, большеротых. Я хочу сказать, что когда она говорила и приходила в волнение по какому-то поводу, то рот ее вроде как двигался в пятидесяти направлениях, губы и всякое такое. Это меня убивало. Она никогда его не закрывала полностью, рот свой. Он всегда был чуть приоткрыт, особенно когда она замирала на гольфе, или, когда читала очень хорошие книги. Она читала много поэзии и всякое такое. Она была единственная, не считая моей семьи, которой я показал бейсбольную перчатку Элли, со всеми этими стихами на ней. Она никогда не видела Элли или что еще, потому что это было ее первое лето в Мэйне – до этого она ездила в Кэйп Код – но я ей много рассказывал о нем. Вещи такого рода ее интересовали.
Моей маме она не шибко нравилась. Я хочу сказать, что мама всегда думала о Джейн и ее маме, что они ее презирают или что-то в этом роде, когда они с ней не здоровались. Мама часто встречала их в поселке, потому что обычно Джейн и ее мама ездили на рынок в этом Лассале с откидным верхом. Мама даже не считала Джейн хорошенькой. А я считал. Она мне нравилась, такая, как есть, и все тут.
Я помню этот полдень. Это был единственный раз, когда мы с Джейн были близки к нежничаньям. Была суббота и дождь лил, как прибаханный, и я был у них дома, на веранде – у них была огромная застекленная веранда. Мы играли в шашки. Я ее время от времени задрачивал, потому что она не двигала дамки из последнего ряда. Задрачивал, но не сильно. Не хотелось же задрачивать Джейн слишком сильно. Я думаю, что вполне можно задрачить девочку до потери сознания, когда предоставляется возможность, но вот ведь странно, мне совсем не нравится подтрунивать над девочками, которые мне сильно нравятся. Иногда я думаю, что им нравится, когда над ними подтрунивают – фактически, я в этом уверен – но трудно же начать, когда вы с ними знакомы довольно долго и никогда не задрачивали их. Короче, я вам начал рассказывать о том, как в тот полдень мы с Джейн были близки к лизанию. Чертовски дождило, и мы сидели на веранде, и вдруг этот алкаш, муж ее матери, пришел на веранду и спросил нет ли курева в этом доме. Я с ним был мало знаком или что-то в этаком роде, но он выглядел, как те парни, которые откроют рот, если только им от вас что-то нужно. Отвратительная личность. Короче, старуха Джейн ничего ему на ответила на вопрос есть ли курево в этом доме. Но он снова спросил, а она снова не ответила. Она даже от доски не оторвалась. В конце концов он ушел. Когда он ушел, я спросил Джейн какого черта, что происходит. Она и мне ничего не ответила. Она притворилась, что сосредоточена на следующем ходе или что-то в этом роде. Потом, совершенно неожиданно на доску плюхнулась слеза. Прямо на черное поле – блин, я мог ее видеть. Она просто затерла ее пальцем. Не знаю почему, но я чертовски обеспокоился. И вот что я сделал, я подошел к ней и заставил подойти к качалке, так чтоб можно было сесть рядом – я практически сел ей на колени, между прочим. И вот, тогда она заплакала навзрыд, и первое, что я осознал, это что я ее целовал где только можно – везде – глаза, нос, лоб, брови и всякое такое, ее уши, да все лицо, исключая рот и всякое такое. Она не из тех, кто запросто подставит рот. Короче, тогда мы были близки к лизанию, как никогда больше.
Через какое-то время она встала и ушла в дом, и надела свитер, красный с белым, что сбило меня с ног. И мы пошли в чертов кинотеатр. На пути я спросил ее, было ли, что мистер Кудахи – это фамилия алкаша – когда-нибудь приставал к ней. Она была совсем юная, но фигура у нее была потрясная, и не нужно добавлять, что этот Кудахи был выродок. Тем не менее, она сказала, что нет. Так я никогда и не узнал, в чем там было дело.
Не хочу, чтобы вам в голову пришла идея, что она была ледышка или что-то в этом роде, только потому, что мы никогда с ней не лизались или резвились. Не была она ледышкой. Мы все время держались за руки, например. Это, конечно, немного, я понимаю, но держать ее руку было охренительно. У большинства девочек, когда держишь их за руку, их чертова рука просто замирает в твоей все время, словно они боятся, что они тебе наскучат или что-то в этом роде. Джейн была другая. Придем с ней в какое-нибудь чертово кино или еще куда, и сразу беремся за руки, и не разнимаем рук, пока картина не кончится. И не меняем позиции, и не придаем этому никакого значения. Ты с Джейн никогда не беспокоишься, потеет у тебя ладонь или нет. Все что ты знаешь, это то, что ты счастлив. И ведь на самом деле счастлив.
Но вот еще о чем я подумал. Однажды, в этом кинотеатре Джейн сделала что-то, что просто сбило меня с ног. Шел журнал или что-то в этом роде, и вдруг я почувствовал руку на затылке, и это была рука Джейн. Странно, что она это сделала. Я хочу сказать, что она была слишком юной для этого и всякое такое, и большинство девушек, если вы видите, как они кладут руку на чью-то шею, то им лет двадцать пять или тридцать и обычно они делают это с мужьями или с малышами – я тоже делал это с моей сестренкой Фиби иногда, например. Но если девушка довольно молода и всякое такое, и она это делает, то это настолько хорошо, что просто сбивает с ног.
Короче, вот о чем я думал, сидя в этом тошнотворном кресле в лобби. Старушка Джейн. Каждый раз, когда я доходил до ее шашней со Стрэдлейтером в этой чертовой машине Эда Бэнки, это просто сводило меня с ума. Я понимал, что дальше обжимания дело у них не дошло, но все равно эта мысль сводила с ума. Я даже не хочу говорить об этом, если хотите знать правду.
В лобби уже почти никого не было. Даже блондинок, похожих на шлюх, и вдруг я почувствовал, что должен убраться отсюда ко всем чертям. Там было слишком депрессивно. И я совсем не устал или что-то в этом роде. Так что я поднялся к себе в комнату и натянул пальто. Кроме того, я выглянул в окно удостовериться, что все эти извращенцы не отлынивают, но свет и всякое такое уже везде был потушен.
Я опять спустился в лифте, взял такси и попросил шофера отвезти меня в «У Эрни». «У Эрни» это ночной клуб в Гринич-Вилледже, в который мой брат, Д.Б., ходил довольно часто, пока не подался в Голливуд и занялся проституцией. Он и меня иногда брал с собой. Сам Эрни – большой, толстый цветной, который играет на рояле. Он кошмарный сноб и вряд ли станет с тобой разговаривать, если ты не важная шишка или не знаменитость, или что-то в этом роде, но он и правда умеет играть на пианино. Он так хорош, что это просто почти уже общее место, фактически. Я не совсем понимаю, что я хочу этим сказать, но это именно то, что я сказал. Мне определенно нравится слушать как он играет, но иногда возникает желание перевернуть его чертово пианино. Я думаю это потому что, когда он играет, он звучит, как один из этих парней, которые не будут с тобой разговаривать, если ты не большая шишка.
Совершенно неожиданно старуха Джейн Галлахер втемяшилась мне в мозги опять на моем пути из лобби. Я ее впустил и уже не мог оттуда выгнать. Я сел на этот тошнотворный стул в лобби и подумал о ней и Стрэдлйтере в этой чертовской машине Эда Бэнки, и хотя я был чертовски уверен, что старина Стрэдлейтер ее не трахнул, все же я знал, что старушке Джейн нравилось быть востребованной. Точно знал. Я хочу сказать, что помимо шашек, она была в восторге от всякой атлетики, и когда мы с ней познакомились, то все лето играли в теннис почти каждое утро и в гольф пополудни. Я правда сошелся с ней достаточно интимно. Я не хочу сказать, что в физическом смысле или что другое – не было такого – но мы почти не расставались. Совсем не обязательно сближаться сексуально, чтобы познать с какой девочкой ты имеешь дело.
А познакомился я с ней так: этот ее доберман-пинчер повадился облегчаться на нашей лужайке, что крайне раздражало мою маму. Она позвонила ее матери и начала скандалить. Мама моя умеет поднимать скандал по поводу подобного рода вещей. Потом вот что случилось: через пару дней я увидел в клубе Джейн, лежащую на животе радом с бассейном, и поприветствовал ее. Я знал, что она живет в соседнем доме, но я никогда еще с ней разговаривал или что еще. Хотя в этот день, когда я с ней поздоровался, она меня как холодной водой окатила. Заняло охренительно много времени убедить ее, что мне до лампочки, где облегчается ее собака. Да хоть в гостиной, я бы все равно на это клал с прибором. Короче, после этого мы с Джейн стали друзьями и все такое. Я играл с ней в гольф в тот же полдень. Помню, что она промазала восемь раз. Восемь. Заняло ужасно много времени заставить ее открывать глаза по крайней мере, когда он целила по мячу. Я улучшил ее игру невероятно, тем не менее.
Я замечательный гольфер. Если я вам скажу, что я классно играю, вы, вероятно, не поверите. Однажды я чуть не попал в короткометражку, но в последнюю минуту решил не попадать. Сообразил, что если кто-то ненавидит кино, как я, то было бы пошло, если бы я позволил засунуть себя в короткометражку.
Странная эта девочка, старуха Джейн. Я бы не сказал, что она уж так прям красива. Хотя с ног она меня сбила. Она была из этих, большеротых. Я хочу сказать, что когда она говорила и приходила в волнение по какому-то поводу, то рот ее вроде как двигался в пятидесяти направлениях, губы и всякое такое. Это меня убивало. Она никогда его не закрывала полностью, рот свой. Он всегда был чуть приоткрыт, особенно когда она замирала на гольфе, или, когда читала очень хорошие книги. Она читала много поэзии и всякое такое. Она была единственная, не считая моей семьи, которой я показал бейсбольную перчатку Элли, со всеми этими стихами на ней. Она никогда не видела Элли или что еще, потому что это было ее первое лето в Мэйне – до этого она ездила в Кэйп Код – но я ей много рассказывал о нем. Вещи такого рода ее интересовали.
Моей маме она не шибко нравилась. Я хочу сказать, что мама всегда думала о Джейн и ее маме, что они ее презирают или что-то в этом роде, когда они с ней не здоровались. Мама часто встречала их в поселке, потому что обычно Джейн и ее мама ездили на рынок в этом Лассале с откидным верхом. Мама даже не считала Джейн хорошенькой. А я считал. Она мне нравилась, такая, как есть, и все тут.
Я помню этот полдень. Это был единственный раз, когда мы с Джейн были близки к нежничаньям. Была суббота и дождь лил, как прибаханный, и я был у них дома, на веранде – у них была огромная застекленная веранда. Мы играли в шашки. Я ее время от времени задрачивал, потому что она не двигала дамки из последнего ряда. Задрачивал, но не сильно. Не хотелось же задрачивать Джейн слишком сильно. Я думаю, что вполне можно задрачить девочку до потери сознания, когда предоставляется возможность, но вот ведь странно, мне совсем не нравится подтрунивать над девочками, которые мне сильно нравятся. Иногда я думаю, что им нравится, когда над ними подтрунивают – фактически, я в этом уверен – но трудно же начать, когда вы с ними знакомы довольно долго и никогда не задрачивали их. Короче, я вам начал рассказывать о том, как в тот полдень мы с Джейн были близки к лизанию. Чертовски дождило, и мы сидели на веранде, и вдруг этот алкаш, муж ее матери, пришел на веранду и спросил нет ли курева в этом доме. Я с ним был мало знаком или что-то в этаком роде, но он выглядел, как те парни, которые откроют рот, если только им от вас что-то нужно. Отвратительная личность. Короче, старуха Джейн ничего ему на ответила на вопрос есть ли курево в этом доме. Но он снова спросил, а она снова не ответила. Она даже от доски не оторвалась. В конце концов он ушел. Когда он ушел, я спросил Джейн какого черта, что происходит. Она и мне ничего не ответила. Она притворилась, что сосредоточена на следующем ходе или что-то в этом роде. Потом, совершенно неожиданно на доску плюхнулась слеза. Прямо на черное поле – блин, я мог ее видеть. Она просто затерла ее пальцем. Не знаю почему, но я чертовски обеспокоился. И вот что я сделал, я подошел к ней и заставил подойти к качалке, так чтоб можно было сесть рядом – я практически сел ей на колени, между прочим. И вот, тогда она заплакала навзрыд, и первое, что я осознал, это что я ее целовал где только можно – везде – глаза, нос, лоб, брови и всякое такое, ее уши, да все лицо, исключая рот и всякое такое. Она не из тех, кто запросто подставит рот. Короче, тогда мы были близки к лизанию, как никогда больше.
Через какое-то время она встала и ушла в дом, и надела свитер, красный с белым, что сбило меня с ног. И мы пошли в чертов кинотеатр. На пути я спросил ее, было ли, что мистер Кудахи – это фамилия алкаша – когда-нибудь приставал к ней. Она была совсем юная, но фигура у нее была потрясная, и не нужно добавлять, что этот Кудахи был выродок. Тем не менее, она сказала, что нет. Так я никогда и не узнал, в чем там было дело.
Не хочу, чтобы вам в голову пришла идея, что она была ледышка или что-то в этом роде, только потому, что мы никогда с ней не лизались или резвились. Не была она ледышкой. Мы все время держались за руки, например. Это, конечно, немного, я понимаю, но держать ее руку было охренительно. У большинства девочек, когда держишь их за руку, их чертова рука просто замирает в твоей все время, словно они боятся, что они тебе наскучат или что-то в этом роде. Джейн была другая. Придем с ней в какое-нибудь чертово кино или еще куда, и сразу беремся за руки, и не разнимаем рук, пока картина не кончится. И не меняем позиции, и не придаем этому никакого значения. Ты с Джейн никогда не беспокоишься, потеет у тебя ладонь или нет. Все что ты знаешь, это то, что ты счастлив. И ведь на самом деле счастлив.
Но вот еще о чем я подумал. Однажды, в этом кинотеатре Джейн сделала что-то, что просто сбило меня с ног. Шел журнал или что-то в этом роде, и вдруг я почувствовал руку на затылке, и это была рука Джейн. Странно, что она это сделала. Я хочу сказать, что она была слишком юной для этого и всякое такое, и большинство девушек, если вы видите, как они кладут руку на чью-то шею, то им лет двадцать пять или тридцать и обычно они делают это с мужьями или с малышами – я тоже делал это с моей сестренкой Фиби иногда, например. Но если девушка довольно молода и всякое такое, и она это делает, то это настолько хорошо, что просто сбивает с ног.
Короче, вот о чем я думал, сидя в этом тошнотворном кресле в лобби. Старушка Джейн. Каждый раз, когда я доходил до ее шашней со Стрэдлейтером в этой чертовой машине Эда Бэнки, это просто сводило меня с ума. Я понимал, что дальше обжимания дело у них не дошло, но все равно эта мысль сводила с ума. Я даже не хочу говорить об этом, если хотите знать правду.
В лобби уже почти никого не было. Даже блондинок, похожих на шлюх, и вдруг я почувствовал, что должен убраться отсюда ко всем чертям. Там было слишком депрессивно. И я совсем не устал или что-то в этом роде. Так что я поднялся к себе в комнату и натянул пальто. Кроме того, я выглянул в окно удостовериться, что все эти извращенцы не отлынивают, но свет и всякое такое уже везде был потушен.
Я опять спустился в лифте, взял такси и попросил шофера отвезти меня в «У Эрни». «У Эрни» это ночной клуб в Гринич-Вилледже, в который мой брат, Д.Б., ходил довольно часто, пока не подался в Голливуд и занялся проституцией. Он и меня иногда брал с собой. Сам Эрни – большой, толстый цветной, который играет на рояле. Он кошмарный сноб и вряд ли станет с тобой разговаривать, если ты не важная шишка или не знаменитость, или что-то в этом роде, но он и правда умеет играть на пианино. Он так хорош, что это просто почти уже общее место, фактически. Я не совсем понимаю, что я хочу этим сказать, но это именно то, что я сказал. Мне определенно нравится слушать как он играет, но иногда возникает желание перевернуть его чертово пианино. Я думаю это потому что, когда он играет, он звучит, как один из этих парней, которые не будут с тобой разговаривать, если ты не большая шишка.
