![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
8
Вызывать такси или что-то в этом роде было поздно, так что я проделал весь путь к станции пешком. Это не далеко, но было чертовски холодно, да и снег мешал идти, и мои Гладстоны били по ногам без жалости. Однако, я наслаждался свежим воздухом и всякое такое. Единственная проблема заключалась в том, что на холоде нос мой разболелся и десна над верхней губой, там, где старина Стрэдлейтер к ней приложился. Он разбил мне губу об зубы, и это было довольно болезненно. Однако, ушам моим было
приятно и тепло. У шапки, которую я купил, наличествовали уши, и я их опустил – мне было до лампочки, как я выглядел. Хотя вокруг никого не было.
Мне повезло, когда я пришел на вокзал, потому что поезда пришлось ждать минут десять. И пока ждал, я набрал снегу в руку и вытер лицо. Там еще оставалось немного крови. Обычно, мне нравится ездить на поезде, особенно ночью, когда включен света окна темные, и один из этих парней идет по вагону продавая кофе и бутерброды и журналы. Я обычно покупаю бутерброд с ветчиной и порядка четырех журналов. Если я еду ночным поездом, я обычно читаю одну из этих дурацких рассказов в журнале, и меня не тошнит. Сами понимаете. Один из этих рассказов со множеством липы, с этими Дэвидами со слабо развитыми челюстями и множеством липовых девиц по имени Линда или Марсия, которые всегда раскуривают чертовым Дэвидам их трубки. Я даже могу обычно читать эти липовые рассказы в ночном поезде. Но на этот раз все пошло не так. Я чувствовал, что не потяну чтение. Просто сидел и ничего не делал. Все, что я сделал, это снял охотничью шапку и засунул в карман.
Неожиданно в Трэнтоне вошла дама и села рядом со мной. Весь вагон был практически пустой, потому что было поздно и всякое такое, но она села рядом со мной, вместо того чтобы сесть на пустую скамью, потому что у нее была огромная сумка, а я сидел на переднем сидении. Она поставила сумку прямо посредине прохода, где кондуктор или кто еще могли об нее споткнуться. На ней были это орхидеи, словно она только, только явилась с вечеринки или чего-то в том же роде. Было ей около сорока, сорока пяти, но выглядела закачаешься. Женщины вообще убивают меня. Правда убивают. Я не хочу сказать, что я сильно сексуально озабочен или в что в этом роде, хотя я сам по себе довольно сексуален. Просто они мне нравятся, вот что я хочу сказать. И всегда оставляют свои чертовы сумки посредине прохода.
Короче, сидели мы там, и неожиданно она сказала мне,
— Прошу прощения, но разве это не наклейка начальной Пенси?
Она глядела на мои чемоданы на верхней полке.
— Так оно и есть, —сказал я. И она была права. На одном из моих чертовых Гладстонов была наклейка Пэнси. Крайне банально, признаю.
— О, ты учишься в Пэнси, — сказала она. Голос у нее был приятный. Приятный телефонный голос, в основном. Ей бы следовало не расставаться с телефоном.
— Да, я там учусь, — сказал я.
— О, как мило! Может быть, ты знаешь
моего сына? Эрнест Морроу, он тоже учится в Пэнси.
— Да, знаю. Он в моем классе.
Сын ее был самый что ни на есть последний выродок во всей этой жалкой школе. Всегда он после душа шел по коридору лупил всех по задам старым мокрым полотенцем. Вот какой он парень был.
— Ну, как приятно! — сказала дама. Но не слишком слащаво. Она была довольно приятная. – Должна рассказать Эрнесту, что я тебя встретила. Как тебя зовут, милый
— Рудольф Шмидт, — сказал я. Не рассказывать же ей историю всей моей жизни. Рудольф Шмидт, это уборщик в нашей общаге.
— Тебе нравится в Пэнси? — спросила она.
— Пэнси? Это не слишком не плохо. Это не рай или что-то в этом роде, но не хуже, чем в других школах. Преподаватели там есть довольно добросовестные.
— Эрнест просто обожает школу.
Тогда я начал вешать ей старую лапшу на уши,
— Он хорошо приспосабливается ко всему. Реально приспосабливается. Я хочу сказать, что он реально умеет приспосабливаться
— Ты так думаешь? - спросила она. Видно, ей было чертовски интересно.
— Эрнест? Определенно - сказал я. Потом стал смотреть как она снимает перчатки. Блин, бриллиантов на ней, как у других вшей.
— Только что сломала ноготь выходя из такси, - сказала она. Посмотрела на меня и вроде улыбнулась. У нее была ужасно милая улыбка. Правда, улыбнулась. Большинство людей вообще не улыбаются или улыбаются, но гнусно.
— Мы с отцом Эрнеста иногда тревожимся за него, - сказала она. - Иногда мне кажется, что он не очень общителен.
— Что это значит?
— Хорошо. Он очень чувствительный мальчик. Он никогда не общался достаточно серьезно с другими мальчиками. Возможно, он ко всему относится немного серьезнее, чем следовало бы в его возрасте.
Чувствительный. Это меня убило. В этом парне, Морроу, чувствительности меньше, чем в крышке унитаза.
Я постарался хорошенько ее рассмотреть. Вроде она не втирала мне очки. Она выглядела так, как если бы чертовски хорошо понимала какому выродку она приходится матерью. Но всегда можно сказать, когда имеешь дело с чьей-то матерью, я хочу сказать, Все матери немного чокнутые. Клевая тетка.
— Не хотите ли сигарету? — спросил я
Она оглянулась. —Не могу поверить, что ты куришь. Рудольф. – сказала она. Это меня убило.
— Да все в порядке. Можем курить пока не начнут орать. – сказал я. Она взяла у меня сигарету, и я дал ей прикурить.
С сигаретой она была хороша. Она вдыхала дым и всякое такое, но не глотала с жадностью, как делают женщины ее возраста. Что-то сильно в ней привлекало. Да и в ней было много чего, сексуально притягательного, если действительно хотите знать.
Смотрела она на меня как-то странно.
— Я могу ошибаться, но, кажется, у тебя из носа идет кровь, милый, — сказала она, ни с того ни с сего.
Я кивнул, и вытащил носовой платок.
— Влепили снежком, — сказал я, — сильно замерзшим.
Я, возможно, должен был рассказать ей, что на самом деле случилось, но это заняло бы много времени. Хотя она мне нравилась. Я начал жалеть, что сказал ей, что меня зовут Рудольф Шмит.
— Старина Эрни, — сказал я, — он у нас в Пэнси самый популярный парень. Вы это знали?
— Нет, не знала!
Я кивнул. – Заняло довольно много времени узнать его. Он забавный парень. Странный со многих сторон, если вы понимаете, о чем я говорю? Он мне сразу понравился. Когда я его первый раз увидел. Я думал, что он чванлив. Вот что я подумал. Но он не сноб. Просто личность у него настолько оригинальная, что сразу и не поймешь.
Старушка миссис Морроу ничего не сказала, но, блин, вы бы на нее посмотрели! Я ее приклеил к сидению. Берешь чью-то мать и все что они хотят слышать это то, какие у них сыновья большие шишки.
Тут я совсем разошелся и начал вешать ей на уши еще больше лапши
— Он вам говорил про выборы? — спросил я. — Выборы в нашем классе?
Она покачала головой. Я типа вводил ее в транс. Реально вводил.
— Ну хорошо, куча нас хотели старину Эрни старостой класса. Я хочу сказать - анонимно. Я хочу сказать, что он единственный мог бы справиться с работой, сказал я – блин, не мог я перестать выпендриваться.
— Но выбрали другого - Гарри Фенсера. И по причине простой и очевидной, Эрни не позволил выдвинуть свою кандидатуру. Потому что он чертовски, застенчив и скромен и всякое такое, Он отказался... Блин, он реально застенчив. Вам бы следовало отучить его от этого.
Я посмотрел на нее. — Он вам не рассказывал?
— Нет, не рассказывал.
Я кивнул.
— Это Эрни. Он не мог. Это главная его беда – он слишком застенчив и скромен Вы действительно должны научить его иногда расслабляться.
Тут вошел кондуктор проверять билет у старушки миссис Морроу, и дал мне шанс заткнуться. Хотя я был рад, что все это высказал. Берешь такого парня, как этот Морроу, который лупит народ мокрым полотенцем по задам, да еще норовит ударить больно, и понимаешь, что такие не только в детстве крысят. Они крысят всю жизнь. Но зуб даю, после всей навешанной лапши миссис Морроу всю жизнь будет думать о нем, как о застенчивом и скромном парне, не позволившим нам выбрать его старостой. Так и будет думать. Это видно сразу. Мамаши сильно ведутся на все такое.
— Не хотите ли отведать коктейль? — спросил я. Мне самому вдруг захотелось. – Можем пройти в вагон-ресторан. Как вы на это смотрите?
— Милый, разве тебе разрешен алкоголь? — спросила она. И ничуть не надменно. Слишком она была очаровательна для надменности.
— Вообще-то не так чтоб очень, но мне везет, за счет моего роста, — сказал я. — А потом у меня довольно много седых волос. Я повернул голову и показал, где у меня растут седые волосы. Это ее удивило до чертиков. — C’mon, Правда, почему бы вам не присоединиться ко мне? – сказал я. Я бы с ней получил удовольствие.
— Я действительно думаю, что мне лучше бы воздержаться. Тем не менее спасибо, милый. Да и скорее всего вагон-ресторан уже закрыт. Довольно поздно уже, знаешь ли Она была права. Я совсем не наблюдал за временем.
Тогда она посмотрела на меня и спросила о том, чего я боялся, что она меня спросит:
— Эрнест мне писал, что он вернется домой в среду, что рождественские каникулы начнутся только в среду. – сказала она. — Я надеюсь, что тебя не вызвали домой срочно, у тебя никто в семье не болен? Видно было, что она действительно за меня беспокоится. Не прост сует нос не в свое дело.
— Нет, все прекрасно дома – сказал я. – Это я. У меня будет операция.
— О, я сожалею, — сказала она – Видно было, что ей в самом деле меня было жалко. А я и сам сожалел, что ляпнул это, но было слишком поздно.
— Да ничего серьезного. Просто у меня небольшая опухоль на мозгу.
— О, нет! — Она от закрыла рот рукой и всякое такое
— О, все будет хорошо, и все остальное. Она недалеко. И совсем маленькая. Они ее удалят за две минуты.
Потом я стал читать расписание, которое приберег в кармане. Просто чтобы перестать врать. Стоит мне начать, и я не могу остановиться и тяну часами. Так хочется. Без шуток. Часами.
Больше мы не слишком много разговаривали после этого. Она начала читать принесенный с собой "Вог", а я смотрел в окно какое -то время. Вышла она в Ньюарке. На прощание она пожелала мне удачи с операцией и всякое такое. И продолжала называть меня Рудольфом. Потом пригласила навестить Эрни в Глостере, в Массачусетс. Сказал, что их дом стоит прямо на берегу и у них есть теннисный корт и всякое такое, но я ее поблагодарил и сказал, что уезжаю с бабушкой в Южную Америку. Это был классный закидон, потому что моя бабушка даже из дому не выходит, разве что иногда на какой-нибудь концерт или что-то в этом роде. Но я бы все равно не поехал к этому сукину сыну Морроу за все бабки в мире, даже если больше податься некуда.
Вызывать такси или что-то в этом роде было поздно, так что я проделал весь путь к станции пешком. Это не далеко, но было чертовски холодно, да и снег мешал идти, и мои Гладстоны били по ногам без жалости. Однако, я наслаждался свежим воздухом и всякое такое. Единственная проблема заключалась в том, что на холоде нос мой разболелся и десна над верхней губой, там, где старина Стрэдлейтер к ней приложился. Он разбил мне губу об зубы, и это было довольно болезненно. Однако, ушам моим было
приятно и тепло. У шапки, которую я купил, наличествовали уши, и я их опустил – мне было до лампочки, как я выглядел. Хотя вокруг никого не было.
Мне повезло, когда я пришел на вокзал, потому что поезда пришлось ждать минут десять. И пока ждал, я набрал снегу в руку и вытер лицо. Там еще оставалось немного крови. Обычно, мне нравится ездить на поезде, особенно ночью, когда включен света окна темные, и один из этих парней идет по вагону продавая кофе и бутерброды и журналы. Я обычно покупаю бутерброд с ветчиной и порядка четырех журналов. Если я еду ночным поездом, я обычно читаю одну из этих дурацких рассказов в журнале, и меня не тошнит. Сами понимаете. Один из этих рассказов со множеством липы, с этими Дэвидами со слабо развитыми челюстями и множеством липовых девиц по имени Линда или Марсия, которые всегда раскуривают чертовым Дэвидам их трубки. Я даже могу обычно читать эти липовые рассказы в ночном поезде. Но на этот раз все пошло не так. Я чувствовал, что не потяну чтение. Просто сидел и ничего не делал. Все, что я сделал, это снял охотничью шапку и засунул в карман.
Неожиданно в Трэнтоне вошла дама и села рядом со мной. Весь вагон был практически пустой, потому что было поздно и всякое такое, но она села рядом со мной, вместо того чтобы сесть на пустую скамью, потому что у нее была огромная сумка, а я сидел на переднем сидении. Она поставила сумку прямо посредине прохода, где кондуктор или кто еще могли об нее споткнуться. На ней были это орхидеи, словно она только, только явилась с вечеринки или чего-то в том же роде. Было ей около сорока, сорока пяти, но выглядела закачаешься. Женщины вообще убивают меня. Правда убивают. Я не хочу сказать, что я сильно сексуально озабочен или в что в этом роде, хотя я сам по себе довольно сексуален. Просто они мне нравятся, вот что я хочу сказать. И всегда оставляют свои чертовы сумки посредине прохода.
Короче, сидели мы там, и неожиданно она сказала мне,
— Прошу прощения, но разве это не наклейка начальной Пенси?
Она глядела на мои чемоданы на верхней полке.
— Так оно и есть, —сказал я. И она была права. На одном из моих чертовых Гладстонов была наклейка Пэнси. Крайне банально, признаю.
— О, ты учишься в Пэнси, — сказала она. Голос у нее был приятный. Приятный телефонный голос, в основном. Ей бы следовало не расставаться с телефоном.
— Да, я там учусь, — сказал я.
— О, как мило! Может быть, ты знаешь
моего сына? Эрнест Морроу, он тоже учится в Пэнси.
— Да, знаю. Он в моем классе.
Сын ее был самый что ни на есть последний выродок во всей этой жалкой школе. Всегда он после душа шел по коридору лупил всех по задам старым мокрым полотенцем. Вот какой он парень был.
— Ну, как приятно! — сказала дама. Но не слишком слащаво. Она была довольно приятная. – Должна рассказать Эрнесту, что я тебя встретила. Как тебя зовут, милый
— Рудольф Шмидт, — сказал я. Не рассказывать же ей историю всей моей жизни. Рудольф Шмидт, это уборщик в нашей общаге.
— Тебе нравится в Пэнси? — спросила она.
— Пэнси? Это не слишком не плохо. Это не рай или что-то в этом роде, но не хуже, чем в других школах. Преподаватели там есть довольно добросовестные.
— Эрнест просто обожает школу.
Тогда я начал вешать ей старую лапшу на уши,
— Он хорошо приспосабливается ко всему. Реально приспосабливается. Я хочу сказать, что он реально умеет приспосабливаться
— Ты так думаешь? - спросила она. Видно, ей было чертовски интересно.
— Эрнест? Определенно - сказал я. Потом стал смотреть как она снимает перчатки. Блин, бриллиантов на ней, как у других вшей.
— Только что сломала ноготь выходя из такси, - сказала она. Посмотрела на меня и вроде улыбнулась. У нее была ужасно милая улыбка. Правда, улыбнулась. Большинство людей вообще не улыбаются или улыбаются, но гнусно.
— Мы с отцом Эрнеста иногда тревожимся за него, - сказала она. - Иногда мне кажется, что он не очень общителен.
— Что это значит?
— Хорошо. Он очень чувствительный мальчик. Он никогда не общался достаточно серьезно с другими мальчиками. Возможно, он ко всему относится немного серьезнее, чем следовало бы в его возрасте.
Чувствительный. Это меня убило. В этом парне, Морроу, чувствительности меньше, чем в крышке унитаза.
Я постарался хорошенько ее рассмотреть. Вроде она не втирала мне очки. Она выглядела так, как если бы чертовски хорошо понимала какому выродку она приходится матерью. Но всегда можно сказать, когда имеешь дело с чьей-то матерью, я хочу сказать, Все матери немного чокнутые. Клевая тетка.
— Не хотите ли сигарету? — спросил я
Она оглянулась. —Не могу поверить, что ты куришь. Рудольф. – сказала она. Это меня убило.
— Да все в порядке. Можем курить пока не начнут орать. – сказал я. Она взяла у меня сигарету, и я дал ей прикурить.
С сигаретой она была хороша. Она вдыхала дым и всякое такое, но не глотала с жадностью, как делают женщины ее возраста. Что-то сильно в ней привлекало. Да и в ней было много чего, сексуально притягательного, если действительно хотите знать.
Смотрела она на меня как-то странно.
— Я могу ошибаться, но, кажется, у тебя из носа идет кровь, милый, — сказала она, ни с того ни с сего.
Я кивнул, и вытащил носовой платок.
— Влепили снежком, — сказал я, — сильно замерзшим.
Я, возможно, должен был рассказать ей, что на самом деле случилось, но это заняло бы много времени. Хотя она мне нравилась. Я начал жалеть, что сказал ей, что меня зовут Рудольф Шмит.
— Старина Эрни, — сказал я, — он у нас в Пэнси самый популярный парень. Вы это знали?
— Нет, не знала!
Я кивнул. – Заняло довольно много времени узнать его. Он забавный парень. Странный со многих сторон, если вы понимаете, о чем я говорю? Он мне сразу понравился. Когда я его первый раз увидел. Я думал, что он чванлив. Вот что я подумал. Но он не сноб. Просто личность у него настолько оригинальная, что сразу и не поймешь.
Старушка миссис Морроу ничего не сказала, но, блин, вы бы на нее посмотрели! Я ее приклеил к сидению. Берешь чью-то мать и все что они хотят слышать это то, какие у них сыновья большие шишки.
Тут я совсем разошелся и начал вешать ей на уши еще больше лапши
— Он вам говорил про выборы? — спросил я. — Выборы в нашем классе?
Она покачала головой. Я типа вводил ее в транс. Реально вводил.
— Ну хорошо, куча нас хотели старину Эрни старостой класса. Я хочу сказать - анонимно. Я хочу сказать, что он единственный мог бы справиться с работой, сказал я – блин, не мог я перестать выпендриваться.
— Но выбрали другого - Гарри Фенсера. И по причине простой и очевидной, Эрни не позволил выдвинуть свою кандидатуру. Потому что он чертовски, застенчив и скромен и всякое такое, Он отказался... Блин, он реально застенчив. Вам бы следовало отучить его от этого.
Я посмотрел на нее. — Он вам не рассказывал?
— Нет, не рассказывал.
Я кивнул.
— Это Эрни. Он не мог. Это главная его беда – он слишком застенчив и скромен Вы действительно должны научить его иногда расслабляться.
Тут вошел кондуктор проверять билет у старушки миссис Морроу, и дал мне шанс заткнуться. Хотя я был рад, что все это высказал. Берешь такого парня, как этот Морроу, который лупит народ мокрым полотенцем по задам, да еще норовит ударить больно, и понимаешь, что такие не только в детстве крысят. Они крысят всю жизнь. Но зуб даю, после всей навешанной лапши миссис Морроу всю жизнь будет думать о нем, как о застенчивом и скромном парне, не позволившим нам выбрать его старостой. Так и будет думать. Это видно сразу. Мамаши сильно ведутся на все такое.
— Не хотите ли отведать коктейль? — спросил я. Мне самому вдруг захотелось. – Можем пройти в вагон-ресторан. Как вы на это смотрите?
— Милый, разве тебе разрешен алкоголь? — спросила она. И ничуть не надменно. Слишком она была очаровательна для надменности.
— Вообще-то не так чтоб очень, но мне везет, за счет моего роста, — сказал я. — А потом у меня довольно много седых волос. Я повернул голову и показал, где у меня растут седые волосы. Это ее удивило до чертиков. — C’mon, Правда, почему бы вам не присоединиться ко мне? – сказал я. Я бы с ней получил удовольствие.
— Я действительно думаю, что мне лучше бы воздержаться. Тем не менее спасибо, милый. Да и скорее всего вагон-ресторан уже закрыт. Довольно поздно уже, знаешь ли Она была права. Я совсем не наблюдал за временем.
Тогда она посмотрела на меня и спросила о том, чего я боялся, что она меня спросит:
— Эрнест мне писал, что он вернется домой в среду, что рождественские каникулы начнутся только в среду. – сказала она. — Я надеюсь, что тебя не вызвали домой срочно, у тебя никто в семье не болен? Видно было, что она действительно за меня беспокоится. Не прост сует нос не в свое дело.
— Нет, все прекрасно дома – сказал я. – Это я. У меня будет операция.
— О, я сожалею, — сказала она – Видно было, что ей в самом деле меня было жалко. А я и сам сожалел, что ляпнул это, но было слишком поздно.
— Да ничего серьезного. Просто у меня небольшая опухоль на мозгу.
— О, нет! — Она от закрыла рот рукой и всякое такое
— О, все будет хорошо, и все остальное. Она недалеко. И совсем маленькая. Они ее удалят за две минуты.
Потом я стал читать расписание, которое приберег в кармане. Просто чтобы перестать врать. Стоит мне начать, и я не могу остановиться и тяну часами. Так хочется. Без шуток. Часами.
Больше мы не слишком много разговаривали после этого. Она начала читать принесенный с собой "Вог", а я смотрел в окно какое -то время. Вышла она в Ньюарке. На прощание она пожелала мне удачи с операцией и всякое такое. И продолжала называть меня Рудольфом. Потом пригласила навестить Эрни в Глостере, в Массачусетс. Сказал, что их дом стоит прямо на берегу и у них есть теннисный корт и всякое такое, но я ее поблагодарил и сказал, что уезжаю с бабушкой в Южную Америку. Это был классный закидон, потому что моя бабушка даже из дому не выходит, разве что иногда на какой-нибудь концерт или что-то в этом роде. Но я бы все равно не поехал к этому сукину сыну Морроу за все бабки в мире, даже если больше податься некуда.
