Р. Грейвс Диотима мертва

Диотима мертва– как она могла умереть?
Или как говорит Сократ, теперь мертва?
Мудрости Диотимы он мог бы поверить
Когда смотрела на него влюбленным взором:
Он мог бы посвятить свою жизнь Диотиме,
Чистому сосуду божественности Слова,
Пока она не облачится в предсмертную гордость
И разрушит взлелеянное двусмысленностью –
Разве он не клялся, что она всегда лгала?
Ученые, истина больше себя самой,
Истину говорила  она Сократу
(Хоть и сварливая в своем бессмертии
И алча то мясо, что Бог запретил)
Пока ее зрение не затуманилось, ее голос не изменился,
И две жизни могли оборваться, если бы он остался.

У. Стивенс Тринадцать способов смотреть на черного дрозда

I

Посреди двадцати заснеженных гор,
Двигался только
Глаз черного дрозда.

II

У меня было три разума,
Как у дерева
На котором три черных дрозда.

III

Черный дрозд кружил на осеннем ветру.
Это была небольшая часть пантомимы.

IV

Мужчина и женщина
Одно
Мужчина и женщина и черный дрозд
Одно.

V

Я не знаю, что предпочесть,
Красоту флексий
Или красоту инсинуаций,
Или красота намеков,
Свист черного дрозда
Или то что после.

VI

Сосульки заполнили высокое окно
С варварским стеклом.
Тень черного дрозда
Пересекала его туда-сюда.
Настроение
Выслеживало в тени
Непонятную причину.

VII

О тощие мужи Хаддама,
Почему вы воображаете золотых птиц?
Разве вы не видишь, как черный дрозд
Ходит вокруг ног
Женщин окружающих вас?

VIII

Я знаю благородные ударения
И ясные, неизбежные ритмы;
Но я также знаю
Что черный дрозд замешан
В том что я знаю.

IX

Когда черный дрозд скрылся из виду,
Это обозначило край
Одного из многих кругов.

Х

При виде черных дроздов
Летящих на зеленый свет,
Даже сводники благозвучия
Пронзительно закричали бы.

XI

Он ехал по Коннектикуту
В стеклянном вагоне.
Однажды его пронзил страх,
Что он принял
Тень своего экипажа
За черных дроздов.

XII

Река движется.
Черный дрозд должен летать.

XIII

Весь день был вечер.
Шел снег
И собирался падать снег.
Черный дрозд сидел
В ветвях кедра.

Оригинал:

https://www.poetryfoundation.org/poems/45236/thirteen-ways-of-looking-at-a-blackbird

Из А. Куликова, подборка 2023 года

См. так же здесь: https://alsit25.livejournal.com/134058.html

Играет доктор Марешаль

Играет доктор Марешаль
в белот у друга,
а Марешальша вяжет шаль
и ждет супруга.

Мелькает крыльями амур,
а также спицы -
и здесь, и там сплошной ажур
у мастерицы.

Пруды и рощи на стене,
кусты камелий
и продолжением в окне
пейзаж Марселя.

Пролетка, пролетая вниз,
исчезнет в шторке,
и только слышно, как сервиз
звенит на горке.

Золя и Мопассан глядят
из Застеколья.
И пахнет уксусом салат,
такой свекольный!

И нету запаха острей
у этой жизни,
где процветает канарей
в любой отчизне,

где слабый форточный мистраль
едва ль опасен,
где даже доктор Марешаль,
как Бог, прекрасен!

Прогулка доктора Марешаля

- Осторожно, - говорит он. – Это саксонский фарфор.
(Голубая луна над вершинами гор
словно вендский пфенниг, и соловей
сокрушает пространства с крушины своей,
и ручей, словно флейта, вторит ему).
Он выходит. Он видит, что ветер силен –
пробегает по кронам, будто волны в корму
бригантине «Мистраль» гонит с силою он.
Он идет по Бельгийской (шумит Старый порт,
пахнет лесом и рыбой; вернувшись на борт,
матросня обсуждает, сколько стоит любовь).
Нотр-Дам-де-ла-Гард видно с точки любой.
Пресвятая с младенцем стоит на часах,
чтобы стен городских не коснулся прилив
в час, когда от заката останется прах,
и, как узник в мешке, будет в сумерках Иф.
- Осторожно, - говорит он (вероятно, себе самому).
– То ли грязь, то ли… уголь, никак не пойму.
(Голубая луна над Ля Канебьер
будто новый сантим; голоса из таверн
раздаются; кто-то запел невпопад;
кто-то громко смеется; аккордеон
заиграл; кастаньетами вилки стучат
по тарелкам). Подходит к концу моцион.
По своим Капуцинам идет он к себе,
понимая, что герпес на верхней губе
означает простуду, а, стало быть, есть
повод выпить. Однако, хорошая весть!

И снова доктор Марешаль

И снова доктор Марешаль
к обеду, видно, опоздает,
что Марешальше очень жаль –
и потому она вздыхает.

Но что поделать? Долг есть долг.
И если б люди не болели,
узнал бы сей фамильный стол,
что можно сделать из форели?

Как может гусь меняться от
шалота, яблок и шалфея…
И пусть по пятницам белот
Евангелием от Матфея,

и пусть прогулки допоздна,
а после кальвадос украдкой,
зато марсельская весна
бежит к Сен-Жан во все лопатки.

Дез-Каталань и Борели,
и Монредон, и все бульвары,
и Старый порт, где корабли
звенят оснасткой, как гитары, –

все принимает вешний вид.
Как чайка на волнистом гребне,
взлетает сердце. И болит.
И этой боли нет целебней.

В Мажор звонят в колокола.
И звон течет по крышам, тая.
«Ты тоже ведь не сберегла
свое исчадье, Пресвятая!»

… Лежал он тихо, не дыша.
И всем, кто рядом был, казалось,
что на мгновение душа
местами с телом поменялась.

«В ту пятницу был душный день...»
Каштаны возле Велодрома
ловили собственную тень,
и Марешаль остался дома.

Когда придется умирать

Когда придется умирать,
хотелось бы в саду зеленом
под грушей на траве лежать
или в тени большого клена.

И чтобы птица в вышине,
не прекращая, громко пела,
как будто объясняя мне,
как проще выпорхнуть из тела.

И чтобы, чувствуя спиной
холодный ветер, ввысь несущий,
я долго слышал голос твой,
издалека меня зовущий.

Копье Лонгина

Христос страдал, как человек,
и сорок дней, что был в пустыне,
и после – до смеженья век
и обретенья благостыни.

Когда, распятый на кресте,
воззвах он: "Отче! Авва Отче!",
он так же мучился, как те,
что до него вопили, корчась.

И так же стражники, бранясь,
его делили одежонку,
хотя на кой она сдалась, -
рванина там, где было тонко.

И лишь один из них, сутул,
был в милосердии замечен.
Он губку в уксус обмакнул,
он ткнул копьем беднягу в печень.

Не он стонал и голосил,
рвал волоса, царапал щеки.
Зато он ведал, что творил,
и не дрожали его руки.