е.е. каммингс я церквушка

я церквушка(а не великий храм)
далек от величия и запустения суматохи
–  я не в тревоге если короче станут кратчайшие дни,
мне не жаль когда солнце и дождь творят апрель

моя жизнь жизнь сеятеля и жнеца;
мои молитвы молитвы земных неуклюжих усилий
(находя и теряя и смеясь и плача)детей
чья печаль или несчастье суть мое горе или мое счастье

вокруг меня вздымается беспрерывное чудо
рождений и славы и смерти и воскрешения:
надо моим спящим я плывут горящие символы
надежды и я просыпаюсь когда горы терпеливы в совершенстве

я церквушка(вдали от безумного
мира с его восторгом и печалью) в мире с природой
–  я не в тревоге если длиннейшие ночи становятся длиннее;
мне жаль когда молчание становится поющей

зимой под весну, я поднимаю мой тщедушный шпиль к
милосердному Ему Кто только сейчас навечно;
стоя прямо в бессмертной правде о Его присутствии
(приветствуя робко Его свет и гордо Его смутность)

Оригинал:


https://reflections.yale.edu/article/how– firm– foundation– churches– face– future/i– am– little– church    

О новых и вновь обретенных, наконец, сонетах Шекспира

статья Игоря Шайтанова: https://voplit.ru/2022/06/26/sonety-shekspira-o-perevodah-novyh-i-vnov-obretennyh-u-shekspir-sonety-75-86-perevod-m-kuzmina/

Она же, если мы не ошибаемся, перепечатана в готовящемся номере «Иностранной Литературы» номер 8 за 2022 год

Игорь Шайтанов - «… Сфера интересов: историческая поэтика и компаративистика; русско-английские литературные связи; творчество Шекспира; проблемы современной культуры; современная русская литература.»

Интересы наши явно общие, за исключением непонятной «исторический поэтики».

      Начинается статья так:

«В последние годы индустрия по переводу шекспировских сонетов не сбавляла темпа. Не считая множества переводов, обитающих на интернет-сайтах, появились полные книжные своды. Их авторы: Борис Архипцев, Герман Гецевич, Игорь Клюканов, Андрей Чернов, Аркадий Штыпель…

Темп, это дело важное, но вот слово «индустрия» уже носит несколько саркастический нюанс, если не употреблено бессознательно.

       Дальше следует потрясающее признание:

«Как мне написал в частном письме один из этих авторов, поясняя цель, с которой взялся за перевод: «приблизить ренессансный текст к современной лексической эпохе. Я перевел эти сонеты в модернистском ключе, поэтому и рифмы старался использовать ассонансные и составные».

     Вроде бы язык Шекспира не сильно отличается от современной лексики в отличие от языка аналогичной эпохи Кантемира или Тредиаковского. В основном архаические Thee и Thou, остальные слова вполне понятны современнику и адаптация сонетов на современный английский язык особого труда для адаптеров не представляет. Однако, Шекспир о модерне еще не слышал, и ассонанс еще изобретен не был. Не читать же нам, скажем, Мильтона, где каждая фраза перемежается одиозным «блин»? Модерн же! Или, скорее постмодерн.
     Нам приходилось писать о двух авторах из списка -  о Гецевиче, переделавшем сонеты на гитарный перезвон романтики или про Штыпеля, исполнившего сонеты несколько неграмотно, но отвязно.

  Далее Шайтанов сетует:

«А вот другая цель перевода сама собой не будет исполнена — понять язык оригинала и приблизиться к нему в современной идиоматике.»

     Для того чтобы понять язык оригинала, достаточно его выучить, а главная цель переводов сохранить, помимо всего прочего, именно что идиоматику, если она вообще в принципе переводима в ряде случаев. Но лучше выучить идиоматику Шекспира и его современников.

       И, наконец, помимо пустословия, высказан критерий оценки текста:

«Что есть в каждом сонете такого, чего переводчик не имеет права пропустить? А если пропустит, то какой бы ни была степень осовременивания и красота слога (теперь, правда, больше ценится его сниженность) — перевод просто не состоится, не будет иметь права представительствовать за шекспировский оригинал.»

      Но что именно пропустить невозможно? Помимо красоты слога и «осовременивания», хотя вроде бы творчество Шекспира на все времена в отличие от т. н. «гражданской поэзии» и иных интерпретаций Барда.  И кем, собственно, ценится его «сниженность»,  и до какой степени?

      В качестве примера выбран сонет 81, и автор предлагает понаблюдать за борьбой переводчика с Шекспиром.  Сможет ли переводчик положить его на лопатки или утереть нос?

«Приведу в качестве примера сонет 81 — обычный для этого жанра случай борьбы переводчика с метафорой:

Or I shall live your epitaph to make,
Or you survive when I in earth am rotten,
From hence your memory death cannot take,
Although in me each part will be forgotten.
Your name from hence immortal life shall have,
Though I (once gone) to all the world must die;
The earth can yield me but a common grave,
When you entombèd in men’s eyes shall lie:
Your monument shall be my gentle verse,
Which eyes not yet created shall o’er-read,
And tongues to be your being shall rehearse,
When all the breathers of this world are dead;
You still shall live (such virtue hath my pen)
Where breath most breathes, even in the mouths of men. »

Введя в предшествующих текстах мотив Соперника, Поэт вдруг как будто забывает о нем и пускается в рассуждение на прежнюю тему о вечности, которую Друг обретет в его стихах. Слово «памятник» и ряд связанных с ним аллюзий: еще не увидевшие свет глаза прочтут мои стихи на языках, которым только предстоит появиться, — связывают это стихотворение с горацианской традицией: «Я памятник себе воздвиг…» Хотя памятник здесь воздвигнут Поэтом не себе (как, скажем, в соответствии с традицией в сонете 107), а Другу: «When you entombèd in men’s eyes shall lie…»

     Это конечно откровение, но с тем же успехом можно сопоставите сие высказывание с афоризмом Бродского на стенах вагонов Нью-Йоркского метро однажды:

Sir, you are tough, and I am tough.
But who will write whose epitaph?

       Рассматривается не весь сонет, а одна метафора (When you entombèd in men’s eyes shall lie), и автор подвергает критике ее исполнение Финкелем, Фрадкиным и Маршаком, и вполне справедливо.  Хотя хвалит Штыпеля, но не совсем уверенно, видимо, больше некого. 
         И для нового издания он выбирает перевод Б. Архипцева, где эта метафора передана так -

Тебя( примет) — гробница человечьих глаз. 

Хотя у Шекспира эта метафора иная и более поэтичная. Тем не менее, одна строчка еще не повод хвалить или хулить текст. Посему надо глянуть, что там этот Архипцев понаписал в 14 строчках.

А написал он вот что:

Мне ль эпитафию тебе слагать,
Тебе ли жить, когда в земле сгнию;
Смерть памяти твоей не может взять,
Хоть обречет забвенью жизнь мою.
Тебе нетленным быть в моих строках,
Я ж весь умру для мира в некий час;
Могила общая мой примет прах,
Тебя — гробница человечьих глаз.
Вот памятник тебе — мои стихи,
Грядущего глаза их перечтут,
И о тебе расскажут языки,
Когда, кто дышит ныне, все умрут.
Пребудешь ты (так мой всесилен стих)
В дыханье жизни, на устах живых.

     Естественно, этот текст вызывает немедленное желание прочесть, что же Шекспир написал на самом деле…

Мне ли жить, чтоб написать тебе эпитафию
Или тебе выжить, когда мне гнить в земле.
Отсюда (следовательно) смерть не воспримет твоих воспоминаний.
Хотя во мне каждая часть меня будет забыта.


Твое имя, следовательно, обретет бессмертную жизнь
А я, умерев однажды, должен умереть для всего мира
Земля может воздать мне только простой могилой,
Когда ты, похороненный в глазах людей, будешь лежать. (как в гробнице).

Твоим монументом будут мои нежные стихи
Которые еще не сотворенные глаза будут перечитывать;
И языки (уста) будущие будут повторять
Когда все дышащее в этом мире умрет;

Ты еще будешь жить, вот так добродетельно мое перо,
Когда дыхание наиболее духовно, (или сильнее - переводит дух) даже в устах людей.


   Конечно, даже прозой затруднительно изложить такой заключительный пассаж, игру слов в нем:

When all the breathers of this world are dead;
You still shall live (such virtue hath my pen)
Where breath most breathes, even in the mouths of men.

Разве что обращает на себя слово – даже (в устах людей), если это не переводится, как – равно.

         Тем не менее, Шайтанов сосредотачивается не неуместном у Шекспира слове common в интерпретации переводчика и, действительно, это не «общая» - братская или за пределами кладбища, а просто - простая, не столь величественная, как склеп или гробница с монументом. Но и упомянутая метафора в интерпретации изложена неуклюжим дайджестом, а вообще в целом по стилю, это еще не модерн, а все тот же Маршак романтики (романсовая поэзия, как пишет Шайтанов ниже). Или, другими словами, пропущено все!

        А далее следует потрясающее открытие или находка, вариант выдающегося некогда поэта М. Кузмина!  (с приложением подборки, исполненной в той же манере). Неужели это еще одно исключение из правила, что поэты не умеют переводить вообще? Или мы опять столкнемся со случаем, когда вместо «Форели, разбивающей лед», нас ожидает загаженный Зимний, где посетители благоговейно отбивают воблу о край стола работы мастера Гамбса?

«Перевод Михаила Кузмина! Неужели он нашелся? Да — 89 сонетов, им переведенных и долго остававшихся легендой об утраченных текстах»:


LXXXI

Мне ль эпитафиею вас почтить,
Иль вы распад мой в прах переживете,
Но ваша память будет долго жить,
Когда меня на свете не найдете.
Останется бессмертным ваше имя,
А я, исчезнув, не вернусь назад.
Моя могила наряду с другими,
А вам гробница — человечий взгляд.
Вам будет памятник — мой стих прелестный
Для тех, кого еще на свете нет,
В устах людей вы будете известны,
Хотя дыханья в них исчезнет след.
И быть вам чрез пера очарованье
Живым в устах, где дышет дух дыханья.

   Возможно, так произносили это слово - «эпитафиею»  в салонах Петербурга или в дортуарах  «Института благородных девиц » прелестные созданья. Но зуб можно дать, что «И быть вам чрез пера очарованье» не говорили даже «Черные моли, дочери камергеров». Впрочем, Шайтанов находит и здесь большие успехи:

В приведенном выше сонете 81 Кузмин в случае с «гробницей глаз» уклонился от прямого исполнения метафоры, хотя и наметил ее (впрочем, не очень удачно): «А вам гробница — человечий взгляд». Но он воспроизведет и усилит другой образ — в сильной позиции заключительного двустишия: «И быть вам чрез пера очарованье / Живым в устах, где дышет дух дыханья». Это лишь отчасти напоминает стиль Модеста Чайковского, первого переводчика полного шекспировского сборника в ХХ веке, и далеко от романсового стиля Маршака, за Чайковским последовавшего, чтобы значительно развить его при­емы. Речевые жесты Кузмина, судя по этому куплету, — из традиции, ориентированной на классику — и на ее пушкинскую огласку (пера очарованье), и на что-то лермонтовское (дух дыханья), хотя и переведенное на усиление трехкратным повтором в последней строке.

Хотя критик проговорился, назвав строфу куплетом. Да и огласка — это не огласовка…еще одна Фрейдистская оговорка.

         Что тут скажешь …Плохо владеют словом на Руси даже в «Вопросах Литературы».
Лучше б не находили эти опыты замечательного поэта.