![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Т. Элиот Литтл Гиддинг
Jun. 15th, 2022 07:26 am(#4 из Четырех Квартетов)
Весна среди зимы ее, зимы сезон
Извечный, впрочем, к закату слабый,
Во времени меж тропиком и полюсом висящий.
Когда сверкает огнем и инеем короткий день,
Недолгие лучи испепеляют лед в канавах, и в пруду
На холоде без ветра, а это сердца жар,
И отражая в зеркале воды
Сияние слепоты в наставшем полдне.
Свет посильней великолепья ветки или же жаровни.
И возмущает немой дух. Ни ветра, ни Троицы огня
Все это время года мрачно. И между таянием и замерзанием
Живица душ дрожит. Нет запаха земли
И запаха живущего. Весны то время
Но не завета времени. Сейчас живая изгородь
На час лишь выбелена преходящим цветом
Снега, цветение более неожиданное
Чем летом, ни почкования, ни увядания,
Не как по замыслу природы поколений.
Где это лето, что невообразимо
Отсутствием его?
Если пойдёшь этим путем,
Выбрав дорогу, которую вряд ли следует выбирать
Из места, и из которого ты вряд ли выйдешь,
Если пойдешь этим путем в майское время, то найдешь изгороди
Побелевшие снова, в мае, сластолюбиво нежно.
И будет оно таким же в конце путешествия,
Если придешь ночью, как сломленный царь,
Если придешь днем, не зная зачем пришел,
Оно будет таким же, когда покинешь каменистую дорогу
И повернешь за свинарником к скучному фасаду
И могильному камню, и то ради чего, как ты думал, пришел,
Только раковина, скорлупа значений
Из которых цель уходит, когда достигнута
Полностью. Или у тебя нет цели
Или цель за гранью, о которой ты догадался.
И она изменилась в достижении. Есть другие места
Которые тоже концы света, некие в челюстях моря
Или над темным озером, в пустыне или в городе –
Но эта ближайшая, в месте и во времени,
Теперь она в Англии
Если пойдешь этим путем туда
По любой дороге, начиная ниоткуда,
В любое время, или в любой сезон,
Она всегда будет такой же: ты должен отбросить
Разум и представление. Ты здесь не для того, чтобы подтверждать.
Напутствуй себя, или напутствуй любопытство
Или донеси донесение. Ты здесь склониться
Там, где молитва зачтется. И молитва более чем
Порядок слов, сознательное занятие
Молящегося разума, или звук голоса молящего.
И то, чего мертвые не выскажут, пока живы.
Они могут поведать тебе, уже мертвые: общение
Мертвых произносится в огне вне речи живущих.
Здесь пересечение безвременного мгновения
И там она, Англия и нигде. Никогда и всегда.
II
Пепел на рукаве старика,
Пепел розы горевшей века.
Пыль висит высоко сейчас,
Отметив место, где кончен рассказ.
Пыль, что вдыхали, был наш дом –
Стены, панели и мышь при том.
Гибнет отчаянье, надежда и дух,
Так умирает воздух.
Потоп и засуха не за версту
Над глазами и даже во рту,
Вода стоит, бесплодный песок
Сражается, чтоб одолеть нас впрок.
Испепеленной земли гряды
Зияют от наших трудов тщеты,
Смеются они не услады для.
Так умирает земля.
Вода и огонь сменили никак
Город, пастбище и сорняк.
Вода и огонь осмеяли из тьмы
Жертву ту, что отвергли мы.
Вода и огонь до гнили сотрут
Основы те, что забыли тут,
Хор и алтарь, и навсегда.
Так умирают огонь и вода.
В час неизвестный пред рассветом
В конце той бесконечной ночи
И в нескончаемости повторяемом конце
После того как темный голубок дрожащим языком
Под горизонтом в дом вернулся
А листья мертвые гремели, как жестянка
По тротуару и где не было иного звука
Меж трех кварталов, и когда там задымило,
Я встретил человека, плетущегося в спешке,
Как будто шел ко мне он, словно металлические листья,
Пред тем, как ветер стал податлив на рассвете.
Когда смотрел я на склоненное лицо,
Которое к познанию влекло, бросающему вызов
Впервые встреченного на закате
Я вдруг заметил взгляд какого-то умершего давно
Художника, кого я знал, забыл, почти припоминая
Двух, но в одном и многих; в его обветренных чертах
Глаза знакомого составленного духа
И оба сокровенные и знанию не поддающиеся оба.
Я раздвоение предположил и закричал,
И тут же крик иной услышал: «Что! ты тоже здесь?»
Хотя нас не было нигде. И я еще самим собой остался.
Себя познав, но будучи уже другим –
И им, лицо еще не проявилось; но слов уже хватало
Принудить к узнаванию, к которому они предпосылали.
И вот, податливые общему стремлению.
И оба чуждые друг другу из-за непонимания
В согласии в том времени, что в наспересеклось,
Встречи в нигде, ни до, ни после
Мы обходили тротуар унылой стражей.
И я сказал: «Чудо, которому свидетель я, легко,
И легкость суть причина чуда. Ты говори.
Я не пойму, возможно, может не запомню.
И он: «Я ведь не жажду повторять
Мысли мои, теорию, которые забыл ты.
Все это службу сослужило, пусть так и будет.
С тобой самим, молись лишь о прощении
Другими, как я молю тебя простить
Дурное все, и доброе придачу. Плод урожая съеден.
И зверь накормленный пренебрежет пустым корытом.
Ибо слова из года прошлого, слова лишь прошлогодней речи,
Года грядущего слова, ждут голоса иного.
Но, если на тропе нет никаких препятствий
То духу беспокойному они чужды,
Меж двух миров они становятся подобными друг другу,
Тогда я нахожу слова, которые и не думал, что скажу
На улицах, и на которые не думал я вернуться,
Когда покинул мое тело на далеком бреге.
Поскольку нам внове лишь речь, речь вынудила нас
Очистить племени невнятный диалект
И разум побудить к предвиденью и результатам провиденья.
Позволь открыть тебе дары, прибереженные к старенью,
Чтоб увенчать короной все усилия твои за жизнь.
Во-первых, истекших чувств безрадостное трение
Без восхищений, и ничего не обещая кроме
Безвкусия плодов теней
Когда душа и плоть друг с другом расстаются.
И, во-вторых, сознание – бессилье гнева
На безрассудство, и мученье смехом
На то, что забавлять перестает.
И, наконец, боль раздирающая нового закона
На то, что ты свершил, кем был, позор
Мотивов явленных, и осведомленность
Во всем дурном, содеянном, чтоб боль чинить другим,
Как только принялся за добродетель.
Но жалит одобренье дураков, и честь пятнает.
От зла до зла идет сердитый дух
Пока он не очищен и спасен огнем,
В котором, как танцор, ритмически тебе ходить».
День подходил к концу. На улице, обезображенной закатом,
Оставил он меня, как будто попрощавшись,
И он исчез, когда запели трубы.
III
Есть три условия, но часто сходны
И разные совсем, цветя на изгороди той же:
То приложение к себе, и ко всему и к людям, отложенье
От самого себя, и от всего, и разрастаясь там, суть безразличье
Напоминающее всех других, как смерть напоминает жизнь,
Между двух жизней бытовать – не расцветая, между
Крапивой мертвой и живой. Вот для чего полезна память:
Освобожденья ради – поменьше для любви, но расточая
Ее желанья дальше, и то освобожденье
От будущего, как и от былого. Так, например, любовь к стране
В начале суть соединенье,
Освобождаясь так от будущего и того что было.
Так, например, любовь к стране сначала приложенье
К тому, сначала, по сути поле наших действий,
И вдруг случается, что и деянье это ничего не стоит,
Но никогда не безразлично. История быть может рабством.
История быть может и свободой. Взгляни, уже их нет,
Тех лиц и мест и самого тебя, который так любил их, как тому быть должно,
Чтоб обновится, стать преображенным, но по иному образцу.
Грех суть корысть, но
Все будет хорошо, и
Всего все нравы будут хороши.
Но если снова думать нам об этом месте
И о людях не вполне достойных,
О непрямом родстве, о доброте,
Но и о неких гениях особых,
Всех их коснулся общий гений,
Объединенный усилием их разобщить;
И если думаю о короле я на закате,
О трех тех, или более, на эшафоте
И нескольких, кто умер и забыт теперь
В других местах, здесь или же повсюду,
И об одном слепом, кто умер, но в покое,
То почему мы празднуем
Тех мертвых больше, чем всех, кто умирает?
Нельзя же в колокол звонить наоборот
И невозможно заклинаньем
Призвать явиться призрак Розы.
Не оживить нам старых фракций,
Не реставрировать политик старых
Или шагать нам под античный барабан.
И все они и те, кто им сопротивлялся
И те, кому сопротивлялись все они
Всем конституции молчанья присягали
И сбились в партию одну.
Все, что досталось от счастливых нам,
От побежденных получили мы,
И им пришлось оставить нам лишь символ:
То символ, завершенный в смерти.
Все будет хорошо, и
Всего все нравы будут хороши
Посредством очищения мотивов
На основании молений наших.
IV
Ужасом воздух прошит этим днем,
То голубь снисходит к нам с облаков,
Языки объявляют, что это при нем
Избавлены мы от смертных грехов.
Надежда только, отчаянье потом -
Выбор между костром иль костром
Очиститься чтоб от огня огнем.
Кто завещал эту муку? Любовь.
Нам не знакомы ее имена
За руками, плетущими вновь
Рубашку огня на все времена
Ее не сорвешь, хоть бы руки в кровь.
Мы лишь живем, вздыхая живем,
Поглощены огнем иль огнем.
V
То, что зовем началом часто суть конец
И до конца дойти суть – до начала.
В конце мы начинаем путь. И в каждой фразе
И предложении, которые верны (где дома каждый мир
На месте, на своем, чтоб поддержать других,
Мир ни застенчивый, и ни ненарочитый,
Легко поддерживая связь с былым и тем, что внове,
Слово обычное верно и не вульгарно,
Слово формальное доподлинно без педантизма,
В нем полная гармония танцующих супругов)
И в каждой фразе, в каждом предложении начало и конец.
В поэме каждой эпитафия. В деянье каждом
Шаг лишь к преграде, к огню и в глотку моря
Или к любому несущественному камню: там, где начало.
Мы умираем, умирая:
Взгляни, они уходят, мы уходим с ними.
Мы рождены со смертью:
Взгляни, они идут назад, и нас ведут с собой.
Мгновенье розы и мгновенье тиса –
Длится равно. Народы без истории
Не возвращаются из времени иного, история суть образец
Не ведающих времени мгновений. Итак, когда на зимний полдень
Свет падает, в уединенной церкви
История теперь, и Англия она.
И с привлечением Любви и голоса вот этого
Призыва
Негоже уходить нам от открытий
В конце всего, что мы уже открыли.
Нам приходить туда, где начали мы путь
И это место мы познали в первый раз.
Чрез неизвестное, и вспоминая те врата,
Последний на земле прошел, чтобы найти
То, что и было начинаньем;
Исток длиннейших рек
И голос водопада и голоса
Детей на яблоне, непонятые нами,
Поскольку мы и не искали их,
Но слышали вполуха в тишине
Между двух волн морских.
Быстрей теперь, здесь и теперь, всегда –
Условия полнейшей простоты
(Не меньше стоит, чем все остальное)
Все будет хорошо, и
Всего все нравы будут хороши
Когда все языки огня объединятся
Короны узами, огнем.
Огонь и роза станут там едины.
Примечания:
ЧЕТЫРЕ КВАРТЕТА Навеяны поздними квартетами Бетховена. "Стать выше поэзии, как Бетховен в своих поздних произведениях стремился стать выше музыки" (1933). Каждый квартет состоит из пяти частей (вслед за квартетами Бетховена) и характеризует одно из четырех времен года, один из четырех возрастов, одну из четырех стихий.
Бернт Нортон - Этот квартет родился из черновиков стихотворной драмы "Убийство в соборе". Эпиграфы взяты из древнегреческого философа Гераклита Эфесского.
Бернт Нортон - небольшое имение в Глостершире, близ которого жил Элиот.
Ист Коукер - деревня в Сомерсетшире, где в XVI-XVII веках жили предки Элиота и откуда они эмигрировали в Америку.
В моем начале мой конец - перевернутый девиз Марии Стюарт "В моем конце мое начало".
Драй Селвэйджес - Название разъяснено поэтом в эпиграфе. Бог огня, солнца и разрушения Кришна наставил принца Арджуну сражаться, не боясь возможных потерь.
Литтл Гиддинг - Название небольшой англиканской общины, созданной в 1625 г., и находящейся по сей день на том же месте деревушки.
Призрак поэта и учителя в III части сочетает в себе черты многих великих, но прежде всего элиотовского "спутника" Данте. Да и словарь навеян "Божественной комедией".
В данных комментариях использованы примечания из предыдущих русских изданий Элиота.
Оригинал:
http://www.columbia.edu/itc/history/winter/w3206/edit/tseliotlittlegidding.html
Предыдущие части:
Весна среди зимы ее, зимы сезон
Извечный, впрочем, к закату слабый,
Во времени меж тропиком и полюсом висящий.
Когда сверкает огнем и инеем короткий день,
Недолгие лучи испепеляют лед в канавах, и в пруду
На холоде без ветра, а это сердца жар,
И отражая в зеркале воды
Сияние слепоты в наставшем полдне.
Свет посильней великолепья ветки или же жаровни.
И возмущает немой дух. Ни ветра, ни Троицы огня
Все это время года мрачно. И между таянием и замерзанием
Живица душ дрожит. Нет запаха земли
И запаха живущего. Весны то время
Но не завета времени. Сейчас живая изгородь
На час лишь выбелена преходящим цветом
Снега, цветение более неожиданное
Чем летом, ни почкования, ни увядания,
Не как по замыслу природы поколений.
Где это лето, что невообразимо
Отсутствием его?
Если пойдёшь этим путем,
Выбрав дорогу, которую вряд ли следует выбирать
Из места, и из которого ты вряд ли выйдешь,
Если пойдешь этим путем в майское время, то найдешь изгороди
Побелевшие снова, в мае, сластолюбиво нежно.
И будет оно таким же в конце путешествия,
Если придешь ночью, как сломленный царь,
Если придешь днем, не зная зачем пришел,
Оно будет таким же, когда покинешь каменистую дорогу
И повернешь за свинарником к скучному фасаду
И могильному камню, и то ради чего, как ты думал, пришел,
Только раковина, скорлупа значений
Из которых цель уходит, когда достигнута
Полностью. Или у тебя нет цели
Или цель за гранью, о которой ты догадался.
И она изменилась в достижении. Есть другие места
Которые тоже концы света, некие в челюстях моря
Или над темным озером, в пустыне или в городе –
Но эта ближайшая, в месте и во времени,
Теперь она в Англии
Если пойдешь этим путем туда
По любой дороге, начиная ниоткуда,
В любое время, или в любой сезон,
Она всегда будет такой же: ты должен отбросить
Разум и представление. Ты здесь не для того, чтобы подтверждать.
Напутствуй себя, или напутствуй любопытство
Или донеси донесение. Ты здесь склониться
Там, где молитва зачтется. И молитва более чем
Порядок слов, сознательное занятие
Молящегося разума, или звук голоса молящего.
И то, чего мертвые не выскажут, пока живы.
Они могут поведать тебе, уже мертвые: общение
Мертвых произносится в огне вне речи живущих.
Здесь пересечение безвременного мгновения
И там она, Англия и нигде. Никогда и всегда.
II
Пепел на рукаве старика,
Пепел розы горевшей века.
Пыль висит высоко сейчас,
Отметив место, где кончен рассказ.
Пыль, что вдыхали, был наш дом –
Стены, панели и мышь при том.
Гибнет отчаянье, надежда и дух,
Так умирает воздух.
Потоп и засуха не за версту
Над глазами и даже во рту,
Вода стоит, бесплодный песок
Сражается, чтоб одолеть нас впрок.
Испепеленной земли гряды
Зияют от наших трудов тщеты,
Смеются они не услады для.
Так умирает земля.
Вода и огонь сменили никак
Город, пастбище и сорняк.
Вода и огонь осмеяли из тьмы
Жертву ту, что отвергли мы.
Вода и огонь до гнили сотрут
Основы те, что забыли тут,
Хор и алтарь, и навсегда.
Так умирают огонь и вода.
В час неизвестный пред рассветом
В конце той бесконечной ночи
И в нескончаемости повторяемом конце
После того как темный голубок дрожащим языком
Под горизонтом в дом вернулся
А листья мертвые гремели, как жестянка
По тротуару и где не было иного звука
Меж трех кварталов, и когда там задымило,
Я встретил человека, плетущегося в спешке,
Как будто шел ко мне он, словно металлические листья,
Пред тем, как ветер стал податлив на рассвете.
Когда смотрел я на склоненное лицо,
Которое к познанию влекло, бросающему вызов
Впервые встреченного на закате
Я вдруг заметил взгляд какого-то умершего давно
Художника, кого я знал, забыл, почти припоминая
Двух, но в одном и многих; в его обветренных чертах
Глаза знакомого составленного духа
И оба сокровенные и знанию не поддающиеся оба.
Я раздвоение предположил и закричал,
И тут же крик иной услышал: «Что! ты тоже здесь?»
Хотя нас не было нигде. И я еще самим собой остался.
Себя познав, но будучи уже другим –
И им, лицо еще не проявилось; но слов уже хватало
Принудить к узнаванию, к которому они предпосылали.
И вот, податливые общему стремлению.
И оба чуждые друг другу из-за непонимания
В согласии в том времени, что в наспересеклось,
Встречи в нигде, ни до, ни после
Мы обходили тротуар унылой стражей.
И я сказал: «Чудо, которому свидетель я, легко,
И легкость суть причина чуда. Ты говори.
Я не пойму, возможно, может не запомню.
И он: «Я ведь не жажду повторять
Мысли мои, теорию, которые забыл ты.
Все это службу сослужило, пусть так и будет.
С тобой самим, молись лишь о прощении
Другими, как я молю тебя простить
Дурное все, и доброе придачу. Плод урожая съеден.
И зверь накормленный пренебрежет пустым корытом.
Ибо слова из года прошлого, слова лишь прошлогодней речи,
Года грядущего слова, ждут голоса иного.
Но, если на тропе нет никаких препятствий
То духу беспокойному они чужды,
Меж двух миров они становятся подобными друг другу,
Тогда я нахожу слова, которые и не думал, что скажу
На улицах, и на которые не думал я вернуться,
Когда покинул мое тело на далеком бреге.
Поскольку нам внове лишь речь, речь вынудила нас
Очистить племени невнятный диалект
И разум побудить к предвиденью и результатам провиденья.
Позволь открыть тебе дары, прибереженные к старенью,
Чтоб увенчать короной все усилия твои за жизнь.
Во-первых, истекших чувств безрадостное трение
Без восхищений, и ничего не обещая кроме
Безвкусия плодов теней
Когда душа и плоть друг с другом расстаются.
И, во-вторых, сознание – бессилье гнева
На безрассудство, и мученье смехом
На то, что забавлять перестает.
И, наконец, боль раздирающая нового закона
На то, что ты свершил, кем был, позор
Мотивов явленных, и осведомленность
Во всем дурном, содеянном, чтоб боль чинить другим,
Как только принялся за добродетель.
Но жалит одобренье дураков, и честь пятнает.
От зла до зла идет сердитый дух
Пока он не очищен и спасен огнем,
В котором, как танцор, ритмически тебе ходить».
День подходил к концу. На улице, обезображенной закатом,
Оставил он меня, как будто попрощавшись,
И он исчез, когда запели трубы.
III
Есть три условия, но часто сходны
И разные совсем, цветя на изгороди той же:
То приложение к себе, и ко всему и к людям, отложенье
От самого себя, и от всего, и разрастаясь там, суть безразличье
Напоминающее всех других, как смерть напоминает жизнь,
Между двух жизней бытовать – не расцветая, между
Крапивой мертвой и живой. Вот для чего полезна память:
Освобожденья ради – поменьше для любви, но расточая
Ее желанья дальше, и то освобожденье
От будущего, как и от былого. Так, например, любовь к стране
В начале суть соединенье,
Освобождаясь так от будущего и того что было.
Так, например, любовь к стране сначала приложенье
К тому, сначала, по сути поле наших действий,
И вдруг случается, что и деянье это ничего не стоит,
Но никогда не безразлично. История быть может рабством.
История быть может и свободой. Взгляни, уже их нет,
Тех лиц и мест и самого тебя, который так любил их, как тому быть должно,
Чтоб обновится, стать преображенным, но по иному образцу.
Грех суть корысть, но
Все будет хорошо, и
Всего все нравы будут хороши.
Но если снова думать нам об этом месте
И о людях не вполне достойных,
О непрямом родстве, о доброте,
Но и о неких гениях особых,
Всех их коснулся общий гений,
Объединенный усилием их разобщить;
И если думаю о короле я на закате,
О трех тех, или более, на эшафоте
И нескольких, кто умер и забыт теперь
В других местах, здесь или же повсюду,
И об одном слепом, кто умер, но в покое,
То почему мы празднуем
Тех мертвых больше, чем всех, кто умирает?
Нельзя же в колокол звонить наоборот
И невозможно заклинаньем
Призвать явиться призрак Розы.
Не оживить нам старых фракций,
Не реставрировать политик старых
Или шагать нам под античный барабан.
И все они и те, кто им сопротивлялся
И те, кому сопротивлялись все они
Всем конституции молчанья присягали
И сбились в партию одну.
Все, что досталось от счастливых нам,
От побежденных получили мы,
И им пришлось оставить нам лишь символ:
То символ, завершенный в смерти.
Все будет хорошо, и
Всего все нравы будут хороши
Посредством очищения мотивов
На основании молений наших.
IV
Ужасом воздух прошит этим днем,
То голубь снисходит к нам с облаков,
Языки объявляют, что это при нем
Избавлены мы от смертных грехов.
Надежда только, отчаянье потом -
Выбор между костром иль костром
Очиститься чтоб от огня огнем.
Кто завещал эту муку? Любовь.
Нам не знакомы ее имена
За руками, плетущими вновь
Рубашку огня на все времена
Ее не сорвешь, хоть бы руки в кровь.
Мы лишь живем, вздыхая живем,
Поглощены огнем иль огнем.
V
То, что зовем началом часто суть конец
И до конца дойти суть – до начала.
В конце мы начинаем путь. И в каждой фразе
И предложении, которые верны (где дома каждый мир
На месте, на своем, чтоб поддержать других,
Мир ни застенчивый, и ни ненарочитый,
Легко поддерживая связь с былым и тем, что внове,
Слово обычное верно и не вульгарно,
Слово формальное доподлинно без педантизма,
В нем полная гармония танцующих супругов)
И в каждой фразе, в каждом предложении начало и конец.
В поэме каждой эпитафия. В деянье каждом
Шаг лишь к преграде, к огню и в глотку моря
Или к любому несущественному камню: там, где начало.
Мы умираем, умирая:
Взгляни, они уходят, мы уходим с ними.
Мы рождены со смертью:
Взгляни, они идут назад, и нас ведут с собой.
Мгновенье розы и мгновенье тиса –
Длится равно. Народы без истории
Не возвращаются из времени иного, история суть образец
Не ведающих времени мгновений. Итак, когда на зимний полдень
Свет падает, в уединенной церкви
История теперь, и Англия она.
И с привлечением Любви и голоса вот этого
Призыва
Негоже уходить нам от открытий
В конце всего, что мы уже открыли.
Нам приходить туда, где начали мы путь
И это место мы познали в первый раз.
Чрез неизвестное, и вспоминая те врата,
Последний на земле прошел, чтобы найти
То, что и было начинаньем;
Исток длиннейших рек
И голос водопада и голоса
Детей на яблоне, непонятые нами,
Поскольку мы и не искали их,
Но слышали вполуха в тишине
Между двух волн морских.
Быстрей теперь, здесь и теперь, всегда –
Условия полнейшей простоты
(Не меньше стоит, чем все остальное)
Все будет хорошо, и
Всего все нравы будут хороши
Когда все языки огня объединятся
Короны узами, огнем.
Огонь и роза станут там едины.
Примечания:
ЧЕТЫРЕ КВАРТЕТА Навеяны поздними квартетами Бетховена. "Стать выше поэзии, как Бетховен в своих поздних произведениях стремился стать выше музыки" (1933). Каждый квартет состоит из пяти частей (вслед за квартетами Бетховена) и характеризует одно из четырех времен года, один из четырех возрастов, одну из четырех стихий.
Бернт Нортон - Этот квартет родился из черновиков стихотворной драмы "Убийство в соборе". Эпиграфы взяты из древнегреческого философа Гераклита Эфесского.
Бернт Нортон - небольшое имение в Глостершире, близ которого жил Элиот.
Ист Коукер - деревня в Сомерсетшире, где в XVI-XVII веках жили предки Элиота и откуда они эмигрировали в Америку.
В моем начале мой конец - перевернутый девиз Марии Стюарт "В моем конце мое начало".
Драй Селвэйджес - Название разъяснено поэтом в эпиграфе. Бог огня, солнца и разрушения Кришна наставил принца Арджуну сражаться, не боясь возможных потерь.
Литтл Гиддинг - Название небольшой англиканской общины, созданной в 1625 г., и находящейся по сей день на том же месте деревушки.
Призрак поэта и учителя в III части сочетает в себе черты многих великих, но прежде всего элиотовского "спутника" Данте. Да и словарь навеян "Божественной комедией".
В данных комментариях использованы примечания из предыдущих русских изданий Элиота.
Оригинал:
http://www.columbia.edu/itc/history/winter/w3206/edit/tseliotlittlegidding.html
Предыдущие части:
