М. Павликовска- Ясноржевска Потерянный танцор

платья увяли и веер страусинных перьев,
часы - саранча тучей во всем блеске
кончается раньше чем должно веселье
играет музыка а танцевать не с кем.

танцору милому пора в дорогу
не знаю и никто не знает где он мой
и если здесь его найти не могут
как я найду его во всей вселенной

Оригинал:

https://literatura.wywrota.pl/wiersz-klasyka/39841-maria-pawlikowska-jasnorzewska-zgubiony-tancerz.html

ОЧЕРКИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ Т.2 ГЛ.15 Сладкая боль поэзии Р. Фроста в русских переложениях

В журнале «Интерпоэзия , https://magazines.gorky.media/interpoezia/2020/4/sladkaya-bol.html появилось некое новое прочтение гениального американского поэта Р. Фроста.  И можно было бы не обратить на это внимание, мало ли что публикуют в этом провинциальном журнальчике на обочине литературы под редакцией А. Грицмана, если бы автором удивительной интерпретации не оказался очень неплохой поэт Санджар Янышев, которому лучше бы не браться за переложения поэта, природа творчества, которого ему непостижима совершенно. Там же приложены поэтические рассуждения поэта, объясняющие, почему и как эти две параллельные никогда не пересекутся ни в геометрии Эвклида, ни в какой иной геометрии и почему русские поэты, читающие Фроста в упор его не видят.
«Об этом я думал, читая в десятый или в сотый раз THE ROAD NOT TAKEN («…А дальше дорога развилку дала»). Стихотворение, в котором история о двух лесных тропках явилась мне метафорой с двумя прямыми. И финал «…and that has made all the difference», который я перевел «…а разница — набежала с годами», получился именно об этом: кажущиеся параллельными… в конце… друг друга не видят. Вот так и получается, что, даже переводя стихи давно ушедшего поэта, мы говорим о своем. Изнутри своего мира, своего времени. Перевод — лучший способ прочитать стихотворение: со-бытие через присвоение».
Тем не менее, переводя стихи чужие, следует говорить не о своем, как делали Пастернак и Маршак и сотни других «присвоителей»,  а о том, что сказал сам поэт, автор оригинала. Но и иное присвоение, еще просто воровство, караемое уголовным кодексом литературы. Ибо ни в коем случае нельзя переводить « и в этой незначительной разнице все дело» , как «…а разница — набежала с годами», в первом случае речь идет о том, что между добром и злом если разница и есть, то она минимальна, но именно благодаря этой ничтожной малости мир еще существует, а во втором случае переводчик сообщает глупому читателю журнала «Интерпоэзия», что к старости начинаешь различать разницу между дорогами, что суть поэтическая банальность с Фростом не совместимая, как гений и злодейство.
См здесь: https://alsit25.livejournal.com/11240.html
Если опять не прибегать к высказываниям И. Бродского о поэзии Фроста, русскому уму непостижной, то можно добавить к ним то, что суть поэзии Фроста в недосказанном, в подтексте, и который, тем не менее, читается вполне легко и однозначно. Причем, сам Фрост прибегает к минимальным средствам, для того чтобы читатель понял его замысел.
Янышев упоминает рецензию на его безобразия ««Любовь к Фросту должна быть свободной, иначе нельзя»,— пишет мне подруга, американская славистка Наоми Каффи, счастливо обозвавшая мои фрострации «парафростом».
Да, это точное определение, если вспомнить новояз - «параолимпийские игры» спорт для инвалидов пера, и далее он вполне поэтично описывает свои ассоциации при прочтении «Остановки зимнем вечером в лесу», после чего сразу понятно, что так и переводить будет, навязывая американскому фермеру русскую систему поэтического земледелия выжженной земли на авось. Ибо свобода дело хорошее, но свобода без предела, это тот же русский беспредел. А в случае переводов Янышева из Фроста вообще отдает насилием в самых извращенных формах. См здесь: https://alsit25.livejournal.com/465119.html
Ну вот, например. Это уже пишет зэк повторник с татуировкой на пальцах и отписав маме, что не забуду ее.
ПТАШКА

Летела бы, что ли, куда-нибудь, чем
Всю ночь верещать под окном ни о чем.

Ну, я шуганул ее, чтоб не пела,
Одним хлопком (веришь, накипело!);

А после подумал: чего это я? –
Будто под хвост угодила шлея…

И в целом: как-то неправильно вот
Так затыкать чьей-то песне рот.


Лексика для Фроста более чем удивительная, но именно таким кажется огороднику Янышеву американский фермер. Неправильно это вот! Написал бы - нах птичка, и весь Фрост…

Но вот другое удивительное стихотворение Фроста –

I’M going out to clean the pasture spring;
I’ll only stop to rake the leaves away
(And wait to watch the water clear, I may):
I sha’n’t be gone long.—You come too.
I’m going out to fetch the little calf	5
That’s standing by the mother. It’s so young,
It totters when she licks it with her tongue.
I sha’n’t be gone long.—You come too.

Я выхожу, чтоб очистить родник на пастбище,
И остановлюсь у него только для того, чтобы сгрести листья.
(И может постою там, смотря, как вода становится чистой)
Я ненадолго – Ты иди со мной тоже.

Я выхожу, чтоб привести теленка,
Который стоит около матери. Он так молод,
Он дрожит, когда она лижет его,
Я ненадолго – Ты иди со мной тоже.

Проще некуда, однако сказано много. Если читать эти стихи в контексте метафизическом. Вспоминая одну из дорог в стихотворении «Две дороги». Или высказывание Маленького Принца о том, что на планете необходимо выпалывать сорняки постоянно. Это метафора фермерская, так сказать, но иной сельскохозяйственной культуры. И, конечно, в скобках Фрост опять отсылает к двум дорогам, ибо, может, и не будет он глядеть на чистую воду, а сразу пойдет или за теленком, или к человеку, которого он зовет принять участие в обыденности. Осталось выяснить какова природа дрожи теленка в виду появления переводчиков вроде Янышева, возможно, это страх гибели на пастбище где родники загажены листьями дурной поэзии. Ибо вот что нам предлагает крестьянин Янышев:

ПАСТБИЩЕ

Я лишь слегка почищу наш родник:
Листву пограблю; только постою,
Как чист – понаблюдаю на краю.
Я скоро. Тоже приходи.

Ясное дело, что особенно он трудиться не собирается, уберет пару листиков и побежит переводить Фроста после грабежа листвы. А если вспомнить, что вода еще и отражает поэта, то здесь поэт любуется своей чистотой в недоделанной работе очищения вод, где над ними витают уродливые Слова.

Я за теленком только – и назад.
Он там стоит под мамкой, и одно,
Кажись, дыханье валит его с ног…
Я скоро. Тоже приходи.

Кажись, тут под мамкой сказано слишком сильно, если, конечно, не сам поэт дышит суховеем поэзии, пахнущей дурно.